Краткое содержание романа Диккенса “Тяжелые времена”
В романе “Тяжелые времена” Диккенс наиболее полно и с особенной остротой раскрыл свое отношение к викторианскому обществу. Здесь он ополчается на идею прогресса, как его понимали трезвые капиталисты-викторианцы, исповедовавшие принципы laissez faire. Начиная с “Оливера Твиста”, он постоянно критикует тот аспект утилитаризма, который видит в человеке отвлеченную статистическую единицу ; порицает образование, которое губит воображение слепым преклонением перед фактом; утверждает веру в честность и трудолюбие простого английского рабочего;
В “Тяжелых временах” возникает, однако, и новый момент: умение обойтись без чьей-либо помощи и тяжелым трудом, во всем ограничивая себя, выбиться в люди Диккенс отказывается признать безусловной добродетелью. Правда, этот выпад отчасти ослаблен тем обстоятельством, что хвастовство задиры-фабриканта Баундерби, якобы собственными силами “выбравшегося из канавы”, на поверку оказывается враньем; ему помогли, его поддержали в жизни скромные любящие родители, и тем не менее Баундерби действительно человек, который упорным трудом, ценою лишений, на одном
Руки мистера Раунсуэлла, “железных дел мастера” из “Холодного дома” (и в равной степени это можно сказать о его рабочих), “жилистые и очень сильные”. Еще они “немножко закопчены”, но, несмотря на возможные недостатки, всем обязанный собственным трудам йоркширский мир мистера Раунсуэлла обещает в конце романа целительный прогресс; а мир мистера Баундерби, тоже, казалось бы, творение его собственных рук, несет окружающим только нищету и смерть. Таким образом, в этом романе Диккенс расстается с одной из своих самых живых надежд (а их у него оставалось немного) – с надеждой на самостоятельность, честолюбие и способность утвердиться в обществе.
На этом зиждется успех его собственной жизни, но это совсем не подтверждалось опытом других членов общества. Благожелательные старички его ранних произведений все принадлежали к числу людей, пробившихся в жизни своими усилиями: Пиквик, братья Чирибл, возродившийся к новой жизни Скрудж, Гарленд, старый Мартин Чеззлвит. Но мистер Баундерби их всех упраздняет.
Отныне честолюбивые устремления будут вызывать у Диккенса откровенную неприязнь, единственный ответ на социальную несправедливость – устраниться, уйти в душевный покой и христианское смирение, вести сугубо частную жизнь, посильно украсив ее добрыми делами.
И конечно, никаких бунтов. “Тяжелые времена” – книга резкая, но это далеко не социалистический трактат, каким его хотели видеть некоторые современники. Забастовщики здесь все положительные люди, введенные в заблуждение преследующим свои цели ловким подстрекателем Слекбриджем. Левых критиков, одобрявших обличение капитализма у Диккенса, неизменно ужасал отвратительный, исполненный желчи портрет предводителя забастовщиков.
Действительно, картина разительно отличается от изображения забастовщиков в Престоне, которым Диккенс посвятил очерк в “Домашнем чтении” в начале февраля 1854 года, всего за два месяца до публикации первого выпуска романа. Диккенс пишет, что митинг забастовщиков (если не ошибаюсь, он побывал только на одном) оставил у него самое благоприятное впечатление своей сознательностью, организованностью: “Если сравнить это собрание с заседанием в палате общин с точки зрения тишины и порядка, то достопочтенный спикер отдал бы предпочтение Престону” . Он специально обращает внимание на то, что стачечный комитет решил не заслушивать манчестерскую делегацию Рабочего Парламента когда выяснилось, что делегаты намерены выступить не по поводу данной стачки, а с широкой программой политических требований. Подобной сдержанности, умеренности и просто порядка нет и в помине у распоясавшихся демагогов, выведенных им в романе “Тяжелые времена”.
И все же, мне кажется, радикально настроенным читателям не следует удивляться разнобою в мнениях Диккенса. Действительно, в своей статье “О забастовке” Диккенс рассказывает, как в поезде защищал бастующих от нападок господина преклонных лет, заявлявшего, что “их надо хорошенько проучить… привести в чувство”. Примечательно, однако, что Диккенс выступает только против локаутов, проводимых нанимателями, но не в поддержку самой забастовки, хотя и считает ее оправданной.
Три года назад, во время железнодорожной забастовки, он еще так не думал. Он не хотел, чтобы к забастовщикам были применены репрессии, зато настоятельно рекомендовал им вернуться к работе, поскольку они не имеют права использовать свою силу во вред обществу и уж тем более во вред железнодорожным компаниям, которые не пожалели своих капиталов, чтобы дать им работу: “Совершенно очевидно, что, если бы директора и решились на уступки, они сочли бы недостойной сделку с теми, кто выступает против общественной пользы и безопасности”.
И все-таки между карикатурным портретом лидера забастовщиков в романе и благожелательной картиной в статье о Престоне действительно лежит пропасть. Может быть, Диккенс погрешил взглядами, угождая мелкобуржуазному читателю? Нет, это был, в общем, тот же читатель, которому предназначалась и статья.
Мне кажется более вероятным другое: роман потребовал множества деталей, и все они укрупнены, тогда как в описании митинга Диккенс ограничился тем, что выразил, основываясь на собственных резонах, свое пренебрежительное отношение к наиболее активным чартистским руководителям, выказал страх перед разгулом толпы и тем, разумеется, угодил среднему классу, которому предстояло принимать живейшее участие в обсуждении социальных реформ на страницах “Домашнего чтения”.