Краткое содержание “Рассказа о Сергее Петровиче” Андреева

I

Сергей Петрович был студентом третьего курса естественного факультета. Родом он был из Смоленска, где до сих пор жили его родители и многочисленные братья и сестры. Старший брат Сергея Петровича был доктором, хорошо зарабатывал, но помочь не мог, так как успел обзавестись семьей.

Поэтому Сергей Петрович существовал на стипендию московского студента.

Некоторое время Сергей Петрович снимал комнату на пару со студентом Новиковым. В ту пору он много пил, но все расходы оплачивал Новиков, очень умный, способный к языкам молодой человек,

дававший дорогие уроки. В пьяном виде он был способен на безумства, и Сергей Петрович во всем следовал за ним.

Новиков помогал Сергею Петровичу переводить с немецкого труд Ницше “Так сказал Заратустра”, в котором того поразила идея сверхчеловека и мысли философа “о сильных, свободных и смелых духом”. Перевести труд до конца Сергей Петрович не успел – Новикова выслали из Москвы за скандалы.

Кроме отсутствия денег, существовали и другие факты, с которыми Сергею Петровичу приходилось мириться. Иногда он думал, что сама его жизнь – факт из той же категории. В отличие от Новикова с его выразительным

лицом, Сергей Петрович был некрасив, что делало его неотличимым от тысяч других некрасивых людей.

Этого не мог исправить даже высокий рост, поэтому Сергей Петрович горбился при ходьбе.

Но тяжелее всего Сергею Петровичу было сознавать, что он неумен. В младших классах гимназии его считали глупым, и священник назвал его “бестолочь смоленская и могилевская”. Он был настолько лишен индивидуальности, что остался без прозвища, – все называли его только Сергеем Петровичем.

Университетские товарищи считали Сергея Петровича ограниченным и никогда не беседовали с ним на серьезные темы.

Тогда он убедился сам в своей ограниченности и убедился так крепко, что, если бы весь мир признал его гением, он не поверил бы ему.

Все умные мысли в голове Сергея Петровича были приобретенными – каждой соответствовала страница книги, из которой он ее вычитал. Свои же мысли были простыми и ничем не отличались от тысяч мыслей других неумных людей.

Как ни трудно было Сергею Петровичу, он смирился и с этим и стал мечтателем. Но даже мечты его были наивные и неглубокие. Он мечтал стать богатым или знаменитым, но представить все в подробностях у него не хватало воображения.

Когда же мечты начали приобретать черты реальности, Сергею Петровичу стало еще труднее смириться “с суровым фактом – жизнью”.

Сергей Петрович посещал студенческие собрания, ходил в гости и ездил “к женщинам”. Только этих женщин он и знал, с другими же, чистыми и хорошими, Сергей Петрович даже не пытался познакомиться, поскольку был уверен, “что ни одна не полюбит его”.

В действительности у него совершенно отсутствовала живая связь с людьми, делающая общество их приятным и необходимым.

Так незаметно происходил разрыв Сергея Петровича “с миром живых людей”.

Сергей Петрович не читал ни серьезных книг, ни романов. Признавал он только две книги: “80 000 верст под водой” Ж. Верна, в которой его привлекала “могучая и стихийно свободная личность капитана Немо”; и “Один в поле воин” Шпильгагена, героем которой был благородный деспот. Под влиянием Новикова Сергей Петрович начал читать биографии великих людей, но чем больше он узнавал о них, “тем меньше становился сам”.

Так дожил Сергей Петрович до 23-х лет. Постепенно он начал привыкать к своей обыкновенности и замечать, что существуют люди глупее и обыкновеннее него. Он “стал меньше читать и больше пить водки”.

Летом в Смоленске у Сергея Петровича завязался первый в его жизни роман с некрасивой, но доброй девушкой, приходившей полоть огород.

Но бывали мгновения, когда он точно просыпался от глубокого сна и с ужасом сознавал, что он все тот же мелкий, ничтожный человек; тогда он по целым ночам мечтал о самоубийстве.

В момент полного примирения с жизнью Сергей Петрович подружился с Новиковым, считавшимся среди студентов самым умным. Все думали, что он завел себе тупого приятеля из тщеславия, и никто не верил его словам о том, что его друг не так глуп, как кажется.

Сергей Петрович же гордился Новиковым, преклонялся перед его быстрым умом и подражал ему. Однажды он заметил, что все больше отстает от Новикова. Ницше помог понять Сергею Петровичу, насколько он “умственно далек от своего друга”.

II

Ницше, как “полуночное, печальное солнце”, осветил “холодную, мертвенно-печальную пустыню” души и жизни Сергея Петровича. Но он все равно обрадовался свету мыслей великого философа.

И как пламенно верующий юный жрец, к которому спустилось долгожданное божество, он таил его от посторонних взглядов и испытывал боль, когда к божеству прикасались грубые и дерзкие руки.

Сергею Петровичу не нравилось, когда Новиков “смеялся над туманным языком книги”. Он чувствовал, что глубже понимает слова Заратустры, но не мог выразить свои мысли.

Тупое смирение с фактами кончилось незаметно для Сергея Петровича, словно “видение сверхчеловека” зажгло фитиль, прикрепленный к бочке с порохом. Это яркое, но нечетко очерченное видение осветило жизнь Сергея Петровича, похожую на длинный серый коридор без поворотов и дверей, по которому плывут серые тени людей.

Сергей Петрович постоянно сравнивал себя с Новиковым, и тот казался ему “чуждым и загадочным”. Он не слишком огорчился, когда Новикова выслали из Москвы. Писать тот не обещал – не любил переписки – и жалел, что дал Сергею Петровичу прочесть Ницше.

Оставшись один, Сергей Петрович понял, что давно хотел остаться с Ницше наедине. С этой минуты никто им не мешал.

III

Сергей Петрович забросил учебу и перестал общаться с приятелями. Никогда еще “голова его не работала так долго и упорно”, но “бескровный мозг не повиновался ему” и вместо истины выдавал готовые формулировки.

Измученный, уставший, он напоминал собою рабочую лошадь, которая взвозит на гору тяжелый воз, и задыхается, и падает на колени, пока снова не погонит ее жгучий кнут.

Этим кнутом стало для него видение сверхчеловека, владеющего силой, счастьем и свободой.

Сергей Петрович смотрел на себя со стороны и видел человека, для которого “закрыто все, что делает жизнь счастливою или горькою, но глубокой, человеческой”. Религию ему заменяла привычка к обрядности и суеверия. Бога он не отрицал, но и не верил в него.

Людей он не любил, однако ненавидеть их тоже не умел.

Сергей Петрович читал о страшных убийцах, видел вконец опустившихся людей, слышал рассказы о подвигах во имя идеи и всякий раз думал: “А я бы не мог”. В его ушах звучали слова Заратустры: “Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть”.

Книги внушили Сергею Петровичу сильное и бесплодное желание быть добрым, которое мучило его, как слепца – жажда света. В его будущем не было место для добра – какое добро может принести акцизный чиновник, которым он собирался стать, пойдя по стопам отца. Сергей Петрович представлял свою долгую, честную и нищую жизнь, после которой останется десяток похожих на него детей, а в газете напишут, что он был хорошим работником.

Наконец, Сергей Петрович понял, что полезен лишь как сырье и объект. Он покупает вещи, еду и тем самым создает рабочие места и движет вперед прогресс. Его жалкую жизнь может исследовать ученый или писатель и создать на ее основе, как на фундаменте, свой шедевр.

Такая полезность совершенно не удовлетворяла Сергея Петровича, поскольку находилась “вне его воли”.

И всю его душу охватил стыд и глухой гнев человека, который долго не понимал, что над ним смеются, и, обернувшись, увидел оскаленные зубы и протянутые пальцы.

Его “я”, не зависящее от слабого мозга, возмутилось, Сергей Петрович сказал себе: “Я сам хочу быть счастливым, сильным и свободным, и имею на это право” и восстал против обезличивающей его природы. Об этом он написал Новикову длинное и сумбурное письмо, но тот на него не ответил.

Сергей Петрович задумался, смог бы он стать счастливым при данных условиях, и сделал вывод, который заставил его “восстать против людей”.

IV

Перестав учиться, Сергей Петрович большую часть дня бродил по городу. На ходу было легче думать и подводить печальные итоги своей жизни.

Все виденное говорило ему, что и для него возможно было бы относительное счастье, но что в то же время он никогда не получит его, – никогда.

Одно время он был уверен, что станет счастливым, разбогатев. Но Сергей Петрович не любил трудиться, доступная ему работа – учеба или должность акцизного чиновника – не приносила ему радости и удовлетворения. Он любил простой физический труд на земле, любил странствовать и любоваться природой, но это было ему недоступно из-за происхождения и полученного образования, а сломать рамки и стать землепашцем ему не хватало сил и смелости.

Сергею Петровичу хотелось наслаждаться музыкой, искусством и любовью породисто-красивой женщины. Он стал грезить о деньгах, но вскоре понял, что доступный ему труд не принесет богатства, а законные способы быстро разбогатеть не для него.

Сергей Петрович понял, что деньги лишь усугубляют несправедливости природы. Жизнь показалась ему железной клеткой с единственным выходом – смертью.

V

Сергей Петрович твердо решил умереть и считал, “что смерть его будет победою”.

Смерть стала не желаемым, чего может и не быть, а неизбежным, таким, что произойдет непременно. Из клетки открывался выход, и ‹…› он вел в неизвестность и мрак.

Он верил, что его “я” уцелеет и сотворит себе “новые мозг и сердце”.

В последние дни он стал таким же педантичным и аккуратным, как и прежде. Он сходил в баню, починил свою форменную тужурку и обошел всех прежних приятелей. Впоследствии они уверяли, что уже тогда заметили его безумие, и считали, что спасти его могла только любовь женщины.

Самоубийство Сергей Петрович решил совершить в пятницу, когда большая часть студентов разъезжается по домам. Он написал Новикову толстое письмо, в котором сообщил о своем решении и приготовил для себя цианид.

Глядя на пузырек с ядом, Сергей Петрович вдруг представил собственные похороны, могилу, тесный гроб, процесс разложения и словно проснулся. Его охватил ужас и жажда жизни. Вошла горничная, спросила, когда его будить, и Сергей Петрович понял, что может отказаться от своего решения и просто лечь спать.

Он засыпал, переполненный радостью жизни.

Ему казалось, что спасенная жизнь радуется во всех малейших частицах его тела, пригретого одеялом.

Проснувшись утром, он не понял, почему все еще жив и что вчера так сильно напугало его. Он вспомнил свое письмо к Новикову и покраснел от стыда за свою трусость и бахвальство. Он написал Новикову последнее письмо, похожее на бред больного манией величия, и выпил яд.

Раствор цианида оказался плохо приготовленным, и умер Сергей Петрович только к вечеру.

Посланная студентами телеграмма запоздала, и мать Сергея Петровича приехала уже после похорон. От сына ей остались книги, поношенная одежда и недавно зашитая тужурка.