Краткое содержание повести «Голубая книга» М. М. Зощенко
(сокращенный вариант)
Однажды Зощенко был у Горького. И вот Горький ему говорит: а что бы вам, Михал Михалыч и все такое прочее, не написать вот в этой вашей сказовой, с позволения сказать, манере всю историю человечества? Чтобы, значит, герой ваш, обыватель, все понял и достало его ваше сочинение, образно говоря, до самых, извините, печенок. Вот так бы и писали: со всеми вводными словами, на смеси коммунального жаргона и, как бы это сказать, канцеляриста, в такой, знаете, маловысокохудожественной манере, чтобы которые без образования, те все поняли.
Потому
И вот Михал Михалыч его послушал и примерно так и пишет. Он пишет с бесконечными повторами одних и тех же фраз, потому что мысль героя-повествователя, с позволения сказать, убога. Он пишет со смешными бытовыми подробностями, которые в действительности места не имели. И он, примерно сказать, уважаемые граждане и гражданочки, конечно, терпит тут крах как идеолог, потому что его читатель-обыватель только со смеху покатится над такой книгой, но никакой пользы для себя не приобретет, его перевоспитывать бесполезно.
Но
Вот он, значит, и пишет. Он на таком вот языке и пишет. Он пишет «Голубую книгу», деля ее на пять разделов: «Деньги», «Любовь», «Коварство», «Неудачи» и «Удивительные события».
Он, конечно, хочет быть полезным победившему классу и вообще. Поэтому он рассказывает истории из жизни разных попов, царей и других мало высокообразованных кровопийц, которые тиранили трудовой народ и пущай за это попадут в позорную яму истории. Но фокус весь, граждане-товарищи, в том, что он в каждый раздел подверстывает еще несколько историй из советской жизни, новой, социалистической жизни, а из историй этих прямиком вытекает, что победивший народ есть такое же, простите, мурло и по части коварства ничуть не уступит кровопийцам вроде Екатерины Великой или Александра полководца Македонского.
И получается у Михал Михалыча, что вся человеческая история есть не путь восставшего класса к своему, значит, триумфу, а один грандиозный театр абсурда.
Вот он, значит, пишет про жильца, выигравшего деньги, и как этот жилец ушел к любовнице со своими деньгами, а потом деньги у него сперли, и та жиличка его выперла, и он очень прекрасно вернулся к своей жене, у которой морда от слез уже пухлая. И не употребляет при этом даже слов «человек» или «женщина», а только «жилец» и «жиличка». Или вот он в разделе «Любовь» пишет про то, как жена одного служащего, пардон, влюбилась в одного актера, пленившего ее своей великолепной игрой на подмостках сцены. Но он был семейный, и им негде было встречаться.
И они встречались у ее подруги. А к этой подруге очень великолепно ходил муж этой дамочки, что влюблена в артиста, а к соседу этой подруги ходила жена нашего артиста, будто бы попить чаю с пирожными, а на самом деле всякий моментально поймет, какие такие у них водились пирожные. И тут им надо было бы всем разжениться и пережениться, но поскольку уже была куча детей у всех у них, то это было невозможно и только обременительно, и все они, поскандалив и изведя этим в корне свою любовь, остались, извините за выражение, в статус-кво.
Но крови много друг другу попортили, страдая, как последние извозчики или сапожники, даром что были артисты и служащие.
И так вот они живут, к примеру, поэты, которые влюблены, но жизни не знают, или артисты, у которых нервы не в порядке. И Михал Михалыч тем подписывает приговор своему классу и себе самому, что вот они оторваны от жизни. Но трудящиеся у него выходят ничуть не лучше, потому что только и думают, как пива выпить, жене в харю плюнуть или чтобы из партии не вычистили. При слове «чистка» с ними вроде как бы удар делается, и они перестают чувствовать в себе вещество жизни (но это уже понесло Платоновым).
А исторические события в изложении Михала Михалыча выглядят того пошлее, потому что он их излагает таким же языком, каким другие его герои в поезде рассказывают случайному попутчику свою жизнь.
И получается у него, что вся история человечества есть одни только деньги, коварство, любовь и неудачи с отдельными удивительными происшествиями.
И мы со своей стороны против такого подхода ничего возразить не можем. И мы смиренно склоняем наше перо перед Михалом Михалычем, потому что так у нас все равно не получится, и слава Богу.