Краткое содержание “Большого шлема” Андреева

Они собирались три раза в неделю, чтобы сыграть в карточную игру “винт”. Воскресенья оставляли “на долю всяких случайностей” – приходу гостей, походам в театр, поэтому этот день был для них самым скучным на неделе. Но летом, на даче, играть удавалось и по воскресеньям.

Играли парами: толстый и азартный Николай Дмитриевич Масленников – с пожилым Яковом Ивановичем, а Евпраксия Васильевна – со своим братом, мрачным Прокопием Васильевичем. Такое распределение пар было традиционным и сохранялось долгие годы. Настояла на нем

Евпраксия Васильевна, которой было невыгодно играть отдельно от брата.

Удовольствия играть ради игры Евпраксия Васильевна не понимала и очень радовалась каждому выигрышу. Деньги она выигрывала ничтожные, но дорожила ими больше, чем крупными кредитками, которыми расплачивалась за дорогую квартиру. Выигрыш свой Евпраксия Васильевна бережно складывала в копилку.

Собиралась компания у брата и сестры. Прокопий Васильевич был вдовцом. Его жена умерла через год после свадьбы, из-за чего он два месяца лечился в клинике для душевнобольных.

У сорокатрехлетней Евпраксии Васильевны когда-то был роман со студентом.

Она уже позабыла, почему не вышла за него замуж, но с тех пор каждый год анонимно жертвовала нуждающимся студентам сто рублей. Вместе с братом и сестрой жил большой белый кот.

Распределением на пары был очень недоволен Масленников. Его партнер Яков Иванович, маленький и сухонький старичок, был молчалив, строг, пунктуален, никогда не рисковал и считал Николая Дмитриевича неисправимо легкомысленным. А Масленников мечтал сыграть большой шлем, для чего требовалось рискнуть и собрать большое и редкое сочетание карт.

Он всегда рисковал, но в игре ему постоянно не везло.

Так играли они годами.

Дряхлый мир покорно нес тяжелое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных.

До компании доходили лишь “слабые отголоски этой тревожной и чуждой жизни”. Приносил их, как правило, Николай Дмитриевич, но остальные не хотели его слушать. Они уединялись в высокой комнате с мягкой мебелью, коврами и портьерами, которые поглощали любой звук, и погружались в игру, а горничная, бесшумно ступая, подавала им чай.

Тишину нарушал только шелест ее накрахмаленных юбок, скрип мелка да вздохи невезучего Масленникова.

Однажды Николай Дмитриевич сильно растревожил своих партнеров, начав рассказывать им историю Дрейфуса – французского офицера, ложно обвиненного в шпионаже в пользу Германии, приговоренного к каторге, но затем оправданного под давлением общественности. Сначала Масленников просто тревожился и радовался за Дрейфуса, потом начал приносить газеты и зачитывать вслух то, что казалось ему самым важным, и чуть всех не поссорил. Евпраксия Васильевна требовала немедленного освобождения Дрейфуса, а ее брат и Яков Иванович считали, что сначала следует соблюсти формальности.

Первым опомнился Яков Иванович, вернул партнеров к игре, и о Дрейфусе они больше не говорили.

Отныне все волнения в жизни компании были связаны только с игрой.

Карты давно уже потеряли в их глазах значение бездушной материи, и каждая масть, а в масти каждая карта в отдельности, была строго индивидуальна и жила своей обособленной жизнью.

Комбинации, в которые собирались карты у них в руках, не поддавались ни анализу, ни правилам, но были закономерны. Казалось, карты жили своей, отдельной от игроков жизнью и словно имели “свою волю, свои вкусы, симпатии и капризы”. Так, червы больше всех любили Якова Ивановича, а к Евпраксии Васильевне попадали исключительно пики, которые она терпеть не могла.

К Николаю Дмитриевичу же шла только мелкая карта. Он был уверен, что карты знают о его мечте сыграть большой шлем и издеваются над ним.

Происходили события и вне игры. Умер от старости белый кот, и Евпраксия Васильевна с разрешения домовладельца похоронила его в саду. Затем на две недели исчез Масленников, и играть втроем стало скучно. Вернулся Николай Дмитриевич осунувшимся, поседевшим и сообщил, что его старшего сына арестовали и отправили в Петербург.

Партнеры даже не подозревали, что у Масленникова есть сын, и очень удивились. Вскоре он снова пропустил игру, и все с удивлением узнали, что он болен грудной жабой и не пришел из-за приступа.

Затем все снова вошло в прежнюю колею. Игра стала серьезней, так как Масленников перестал отвлекаться на посторонние вещи.

Только шуршали крахмальные юбки горничной да неслышно скользили из рук игроков атласные карты и жили своей таинственной и молчаливой жизнью, особой от жизни игравших в них людей.

Однажды в четверг “в картах произошла странная перемена” – Николаю Дмитриевичу начало везти. Все сложилось так, что для большого шлема ему не хватало только пикового туза. Он протянул руку, чтобы взять карту из прикупа, покачнулся и, с секунду посидев неподвижно, упал.

Приехавший вскоре доктор сказал, что Масленников умер от паралича сердца. Стараясь не смотреть на покойника, Яков Иванович взял его карты, потом посмотрел в прикуп – у Николая Дмитриевича действительно должен был получиться большой шлем, но теперь он никогда не узнает, что его давняя мечта почти исполнилась. Якова Ивановича потрясло это соображение и “ужасное в своей простоте” слово “никогда”.

И Якову Ивановичу показалось, что он до сих пор не понимал, что такое смерть. Но теперь он понял, и то, что он ясно увидел, было ‹…› бессмысленно, ужасно и непоправимо.

Яков Иванович заплакал от жалости к себе и остальным, с которыми произойдет то же “страшное и бессмысленно жестокое”, что и с Масленниковым. Плача, он доиграл за Николая Дмитриевича его партию.

Вошла Евпраксия Васильевна и сообщила, что ее брат поехал искать квартиру Масленникова, чтобы сообщить родным о его смерти. Недавно Николай Дмитриевич переехал, и теперь никто не знал его точного адреса.

Яков Иванович подумал, что у них теперь нет четвертого игрока. Он решил, что Евпраксия Васильевна думает о том же, но ошибся – она задумчиво спросила, не сменил ли он свою квартиру.