Краткое изложение романа “Приглашение на казнь”

События романа “Приглашение на казнь” разворачиваются в неком условном географическом пространстве и в столь же условном (неопределенном) будущем. Главный герой тридцатилетний Цинциннат Ц. осужден за “гносеологическую гнусность” и приговорен к смертной казни на плахе. По ходу повествования выясняется, что вина героя – в его способности чувствовать и думать по-своему (быть непрозрачным, т. е. непонятным для окружающих).

Не мыслю – значит, существую,- таков регулирующий принцип общества, обрекающего героя на смерть. Цинциннат

должен быть уничтожен, потому что он нестандартен, потому что он – индивидуальность. Не зная о сроке исполнения приговора, Цинциннат проводит в тюрьме 19 дней.

Томительное ожидание дня казни – не единственный источник сюжетного напряжения. Подобно большинству других персонажей-узников в мировой литературе и фольклоре, Цинциннат ждет свидания с близкими (оно обещано администрацией тюрьмы) и конечно же не оставляет мечты о побеге, тем более что неведомый избавитель по ночам роет подземный ход, все приближаясь к камере Цинцинната. Однако ожидания Цинциината и сочувствующего ему читателя обмануты

самым немилосердным образом. Обещанное свидание с женой поначалу откладывается: вместо жены в камеру смертника является его будущий палач Пьер (он представлен как “соузник” – товарищ Цинцинната по несчастью).

Затем встреча с Марфинькой все же происходит, но явившиеся вместе с ней в тюрьму многочисленные родственники превращают сцену прощания в шутовское представление, а сама Марфинька на глазах у Цинцинната вульгарно кокетничает со своим новым кавалером.

Еще более грубым фарсом оборачивается мечта о побеге из тюрьмы: когда лаз прокопан, из пролома в стене в камеру Цинцинната вваливаются счастливые шутники – директор тюрьмы и Пьер, на этот раз объявляющий герою о своей подлинной роли – исполнителя приговора. Последние надежды ускользнуть из крепости рассеиваются, когда дочь тюремного директора Эммочка, подававшая Цинциннату намеки на свою помощь в побеге, уводит его от стен тюрьмы, но доверчивый герой оказывается не на свободе, а в комнате, где собрались за чаем веселящиеся тюремщики. Цинциннат для девочки – не более чем забавная говорящая кукла.

Почти все главы романа (всего их в произведении 20) выдержаны в едином композиционном ключе. Каждая глава повествует об одном дне из жизни заключенного. Главы начинаются с пробуждения Цинцинната и завершаются, когда он засыпает.

Эта кольцевая композиция, подчеркивающая безысходность участи героя, нарушается лишь в финальных главах. Действие 17-й главы происходит в ночь перед запланированной казнью (позднее окажется, что казнь отложена еще на сутки), 19-я и 20-я главы посвящены первой половине последнего дня Цинцинната – дня казни. Сама сцена казни происходит в полдень. Последние две ночи перед казнью герой почти не спит (первое предложение 18-й главы начинается так: “Прилег, не спал, только продрог, и теперь – рассвет…”).

Бессонница последних дней Цинцинната контрастирует с его сомнамбулическим состоянием первых двух недель заключения: поначалу он словно спит наяву, а его внутренняя духовная активность проявляется именно в сновидениях.

В последних же главах хронологическая определенность смены дня и ночи будто намеренно размыта; механическая арифметика календаря словно отменяется. При общем взгляде на течение времени в романе заметен постепенный переход от сна к пробуждению, от ночи к рассвету. Заслуживает внимания читателя и то, что тюремное заключение Цинцинната регламентируется обратным отсчетом времени: герой пытается угадать, сколько времени ему осталось прожить.

Однако в последнее утро он делает для себя важный вывод о “губительном изъяне” такой “математики” (гл. 19). В последний раз мотив арифметического счета звучит непосредственно в сцене казни, завершаясь полной остановкой внутренних часов того мира, где происходит казнь. Система персонажей и предметный мир романа.

В реалистической литературе изображение человека и окружающего его мира, как правило, подчинено принципу жизнеподобия: литературные персонажи и предметные детали в произведениях реалистов настолько схожи с прообразами действительности, что о литературных героях говорят как о живых людях, а по некоторым произведениям можно изучать географию. Даже фантастические, заведомо вымышленные фрагменты реалистического произведения обставляются “объясняющими” мотивировками: условность художественного творчества в реализме маскируется.

Предметная реальность набоковского романа с позиций реализма выглядит концентрацией нелепостей, миром абсурдных нарушений логики. Уже первые страницы “Приглашения на казнь” предъявляют читателю череду немотивированных странностей: смертный приговор объявляется обвиняемому шепотом; в огромной тюрьме он оказывается единственным арестантом; тюремщик первым делом предлагает Цинциннату тур вальса. Часть этих нелепостей, впрочем, можно поначалу объяснить психологическим шоком, в котором находится только что приговоренный к смерти герой: Цинциннат испытывает обморочные состояния, бредит, его восприятие нарушено.

Однако эта реалистическая мотивировка не подтверждается дальнейшим ходом повествования.

Дело в том, что на всем протяжении романа драматически взаимодействуют два полярных типа восприятия героем мира и, соответственно, две “версии” реальности – условно их можно назвать лирической и гротесковой. Мир, создаваемый памятью и воображением героя, гармоничен и непротиворечив. Это мир подлинной любви и вдохновенных прозрений, мир – прекрасный сад.

При первопрочтении могут показаться случайными и несущественными для понимания романа такие “садово-парковые” подробности, как “куча черешен”, возникающая и тут же иссякающая на первой странице текста; “цветущие кусты” Садовой улицы; огромный желудь, сквозняком приносимый на колени Цинциннату, читающему “знаменитый роман” “Quercus” (“Дуб”) и т. п. Однако, если память читателя сумеет удержать эти детали, они постепенно выстроятся в стройный ансамбль, ретроспективно наполнятся лирическими значениями.

Смысловая значимость каждого такого элемента будет возрастать по мере удаления от него: лирическое восприятие набоковского героя подчинено закону обратной перспективы. Лирическое воображение Цинциината создает ту “тайную среду”, в которой он “вольно и весело” наслаждается одиночеством. Однако существованию этого параллельного пространства в романе постоянно угрожает тюремная реальность, агрессивно вторгающаяся в мир памяти и мечты. (Пример особенно резкой смены восприятия героя, перехода из “тайной среды” в гротескно очерченную явь – финал второй главы.)

Важный момент этого перехода – утрата героем спасительного для лирики одиночества. “…Одиночество в камере с глазком подобно ладье, дающей течь” – это ироническое сравнение содержится уже в первом абзаце романа. Каковы же основные приметы тюремной яви и – шире – коммунальной реальности романа? Это прежде всего сочетание унылого порядка с абсурдными импровизациями, тотальной предсказуемости жизни с внезапными сбоями ее механизмов.

Технологическая культура антиутопического общества в романе находится в упадке: канули в прошлое воздухоплавание и книгопечатание, пришли в негодность двигатели внутреннего сгорания, лежит в руинах древняя фабрика.