Краткое изложение романа Дитера Нолля “Приключения Вернера Хольта”

В романе Дитера Нолля (род. в 1927 г.) “Приключения Вернера Хольта” действие длится около двух лет. Оно начато в пору, когда гитлеровские войска уже отступали на всех фронтах второй мировой войны, и завершается в дни полного разгрома рейха. Начало сознательной жизни героя, 16-летнего подростка, брошенного со школьной скамьи в горнило войны, совпадает с крахом нацистского владычества.

В романе обнажается разрыв между иллюзорным представлением героя и его однокашников о возможности победы и реальным положением дел.

Хольт полон жажды

самоутверждения, стремится к яркой, деятельной жизни. Но его представления о том, что такое настоящая жизнь, сложились под смешанным воздействием фашистской идеологии и ложно-романтической литературы. Он рвется к приключениям (“самое стоящее приключение – война”), торопится быть мужчиной в любви, в драках, в дерзостях всякого рода.

Вместе с тем в нем живут чувства справедливости и ответственности, в нем есть и внутренняя чистота, и горечь одиночества. Суровые уроки жизни, жестокие впечатления войны постепенно раскрывают Хольту глаза, хотя он долго сопротивляется этому. Не слушает, например, когда

его однокашник Петер Визе рассказывает о бомбардировке Гамбурга. Слова Визе доносятся будто издалека, обрывки фраз не отлагаются в сознании: “Говорят, это был какой-то ужас…

Фосфор… кошмарные раны. Обугленные человеческие тела”.

Позже, в разговоре со своей приятельницей Утой Барним, отец которой был расстрелян за попытку сдаться в плен советским войскам, он не хочет и не может согласиться с ее мыслью об обреченности фашизма. Но во время этого разговора в его глазах встает видение: “Фосфор, ужасные раны, обуглившиеся тела”. Он не верит и фрау Цише, когда та намекает ему на характер деятельности своего мужа, одного из организаторов уничтожения “неарийцев” в лагерных печах.

Но слова фрау Цише вызывают в нем воспоминание о размышлениях Уты. Под конец, когда уже невозможно становится отгонять от себя правду, эти факты и мысли всплывают в сознании Вернера все сразу, обступают его со всех сторон, умножаются, многократно усиливаются тем, в чем ему самому приходится принимать участие.

Хольт тянется к правде и боится ее: “Не надо поддаваться! Одно наслаивается на другое, это как постепенно увеличивающаяся нагрузка, словно судьба хочет меня испытать…” Он хочет быть сильным, самостоятельным, твердым, но думает, что люди “бессильны противиться жизни” и идут “по предсказанному пути”. Он чувствует, как почва уходит у него из-под ног, и в страхе перед новым приказывает себе быть верным старому, “не вилять”. Он думает, думает, он не может не думать – и признается своему однокашнику Гомулке: “. . .именно потому, что у меня несчастная склонность все разлагать и расчленять на части, я завидую тем, кто фанатически верит.

Я изо всех сил стараюсь стать фанатиком”. Последняя отчаянная и безуспешная попытка удержать в себе веру в гитлеровскую Германию: “Хватит самоистязания! Найти воображаемую точку. .. впиться в нее глазами – и вперед! .. марш!”

Растерянное: “Нет мерила”, и уже совсем гамлетовское: “Ход времени разладился!” Хольт утрачивает изначальную цельность представлений, оказавшихся ложными, и впадает в “распадение вследствие сомнения”, без которого нет пути к новой, истинной цельности взглядов. Он переживает также нравственную эволюцию в отношениях с людьми, начинает понимать, чем отличается настоящая дружба от ее имитации, что такое настоящее мужество, что означает истинная любовь.