Краткий очерк жизни и творчества Евдокии Петровны Ростопчиной

В театре светской повести выступала известная поэтесса Е. П. Ростопчина. Евдокия Петровна родилась 23 декабря 1811 года в Москве в семье Сушковых. В возрасте шести лет осталась без матери, которая умерла после тяжелой болезни. Отец же, чиновник, много разъезжавший по делам службы, редко появлялся дома.

Девочка, вместе с двумя младшими братьями, до самого замужества прожила в семье деда и бабки с материнской стороны. Воспитанная гувернерами Сушкова, обладая незаурядными способностями, рано пристрастилась к чтению и быстро овладела несколькими

иностранными языками, в том числе, французским, немецким, английским и итальянским.

Занятия литературой были традиционными в семье Сушковых: бабка поэтессы, урожденная М. В. Храповицкая, перевела “Потерянный рай” Мильтона; дядя, Николай Васильевич Сушков, был довольно известным литератором; отец, Петр Васильевич, писал на досуге неплохие стихи. Именно поэтому увлечение поэзией началось у Евдокии Сушковой еще в детстве и, хотя ей удавалось долго сохранять это увлечение в тайне, первая публекация ее стихов – в альманахе “Северные цветы на 1831 год” за подписью Д…..а… – произошла когда девушке

не исполнилось и восемнадцати лет.
В стихах Ростопчиной современники отмечали “энергию чувства”, “одушевление”, “грустные порывы”, живую непосредственность и искренность. Эти черты свойственны и ее прозе. Кто не помнил обращенного к ней стихотворения Лермонтова: Я знаю – под одной звездою Мы с вами были рождены…. или не читал “Двух встреч” – лирического рассказа Ростопчиной о знакомстве и доверительной беседе с оценившим ее дар Пушкиным?

Наконец, она была остроумна, естественна, очаровательна, “везде – и в скромной беседе, и в шумном собрании, и в поэтических мечтаниях – везде мила, везде завлекательна”. У Ростопчиной сложились сложные отношения с мужем, графом Андреем Федоровичем, сыном известного генерал-губернатора Москвы 1812 года, памятного современным читателям по “Войне и миру” Л. Н. Толстого, неприязнь свекрови обостряла горечь существования. Для нового поколения романтическая биография, дружба с поэтами и сочинения Ростопчиной могли быть предметом интереса, но не живого увлечения.

Она не заметила, что время не только течет, но и меняется. Из него уносило романтическую дымку, в нем уже не ощущался сладостный женщине и поэтессе шарм поэзии. Появились новые писатели, возникла натуральная школа. Обыденная действительность разрушила рамки “идеального мира” словесности.

Поэзия “обратилась к прозе”. “Угловатые”, “грубые”, “газетные” стихотворения Некрасова невыносимо коробили изящный вкус поэтессы, воспитанной на Байроне и Жуковском. Но – необходимо сделать оговорку – литературный консерватизм Ростопчиной не переходил в эстетическую глухоту: она высоко ценила творчество Гоголя, комедии Островского, “Детство” Л. Толстого.

Обстоятельства способствуют или стесняют, но всякое творчество имеет свой собственный, внутренний предел. В лирических произведениях тридцатых и сороковых годов – “Талисмане”, “Пустом альбоме”, “Черновой книге Пушкина “, “Болезнях века” Ростопчина его достигает. Ее находки, повторяясь, грозят обернуться кризисом. Веяния времени были восприняты Ростопчиной как вызов; теперь она не принимает комплиментов, а поднимает брошенную ей перчатку.

Любовное объяснение сменяет дуэль. В первой половине 1850-х годов в своем доме Ростопчина открывает “субботы”, на которые приглашает своих светских знакомых и писателей разных поколений и школ. Ее намерение – создание животворного оазиса литературы в московской пустыне, примирение разноречивых литературных и общественных начал под покровительством радушной хозяйки. Среди ее гостей – поэт, автор мистической поэмы “Таинственная капля” Ф. Н. Глинка, в прошлом декабрист; близкий знакомый Пушкина, злоязычный светский острослов С. А. Соболевский, “неизвестный сочинитель всем известных эпиграмм; А. Ф. Вельман, автор причудливых романтических повестей и бытовых романов; “молодые литераторы” – А. Н. Островский, Л. А. Мей, А. Н. Майков.

На приемах у Ростопчиной бывает Л. Н. Толстой.

Попытка сблизить литераторов разных поколений была обречена – отсутствовало объединяющее начало. Сама хозяйка салона воспринималась скорее как “достопримечательность” литературной Москвы, свидетельство прошлого. В журнальном мире имя ее начинает произноситься с подчеркнуто иронической интонацией. На страницах “Современника” Ростопчину преследуют насмешки Панаева и Некрасова; на вышедшее в свет в 1856 году собрание стихотворений уничтожающей рецензией откликнулся Н. Г. Чернышевский.

Ростопчина уязвляется и в своих эстетических и аристократических чувствах.

Разбор текстов переходит в сатиру “на лицо”. Одним из немногих утешений был отзыв А. В. Дружинина, постоянного поверенного Ростопчиной в эти годы. “Даже в самых незначительных стихотворениях графини Ростопчиной смело проглядывает личность,” – замечал критик в статье “Стихотворения Е. П. Ростопчиной, Я. П. Полонского и И. С. Никитина.” (1856), выражая уверенность, что “имя графини Ростопчиной перейдет к потомству, как одно из светлых явлений нашего времени”, и заключая: “В настоящую минуту она принадлежит к числу даровитейших наших поэтов”. Интересно, что Евдокия Петровна Ростопчина принимает свою “отсталость” от века не как упрек, а как защиту и знамя:

Я разошлася с новым поколеньем,
Прочь от него идет стезя моя,
Понятьями, душой и убежденьем
Принадлежу другому миру я.
Иных богов я чту и призываю
И говорю иным я языком;
Я им чужда, смешна, – я это знаю,
Но не смущаюсь перед их судом.

Сном братьев и друзей моих далеко
Он ополчил, окончив жизнь свою.
Немудрено, жрицей одинокой
У алтаря пустого я стою!
(“Моим критикам” 1956 г.)