Композиция повести Карамзина “Наталья, боярская дочь”

Несложности сюжетной линии соответствует ограниченное число действующих лиц. Перед нами проходят добрый “сказочный” царь, его добродетельный приближенный – боярин Матвей, его дочь, ее возлюбленный и ее няня. Но при ограниченном количестве персонажей не все они раскрыты в повести с одинаковой полнотой.

Повесть “Наталья, боярская дочь” сравнительно невелика и не очень богата событиями “внешнего” характера, так как основной интерес автора сосредоточивается на событиях “внутренних”, психологических. Однако повесть,

как бы сама собой, делится на две части, отличающиеся характером содержания и в особенности темпом развертывания в них действия.

Медлительной, эпически спокойной, с вставными рассуждениями автора, первой части противопоставляется вторая часть, более лаконичная, несколько более убыстренная, с привнесением элементов фантастики, сродной любовно-авантюрному роману XVIII века.

Началом второй “части” следует считать побег Натальи с Алексеем. С того момента, как Наталья с Алексеем поселились в лесу, Карамзин начинает вести рассказ в двух планах, создавая контрастные картины: то, описывая жизнь новобрачных,

то возвращая внимание читателей к Москве. Этим композиционным приемом автор пользуется весьма искусно.

С одной стороны, рисуется нежная идиллия двух влюбленных, поселившихся в густом лесу, вдали от шумного мира, на лоне живописной природы наслаждающихся счастьем, которое и “описать-то возможно ли”; даже дикие звери “не приближались к жилищу супругов и ревели только в отдалении”. С другой стороны, описывается Москва, смятение ее жителей, которым угрожали “свирепые литовцы”, “восставшие на русское государство”; далее рисуется патриотический порыв “толп народных”, восклицавших в один голос: “Умрем за царя государя! умрем за отечество или победим литовцев!”

Карамзин набрасывает яркую картину опустевшей Москвы, где, после выступления русских воинов против врага, остались лишь слабые старцы да женщины: “Увы! какая пустота в столице российской. Все тихо, все печально. На улицах не видно никого, кроме слабых старцев и женщин, которые с унылыми лицами идут в церковь молить бога, чтобы он отвратил грозную тучу от русского царства, даровал победу православным воинам и рассеял сонмы литовские”.

Но уже в “Письмах русского путешественника” встречаются картины такого же характера (хотя и не на русском материале), а в “Бедной Лизе” имеются попытки исторической живописи на материале отечественной истории. Описывая Симонов монастырь, Карамзин представляет взору читателя “изображение чудес, в сем монастыре случившихся,- там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества – печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях”.

Со стороны стиля повесть Карамзина также представляет несомненный интерес. “Наталья, боярская дочь” – повесть сентиментальная, но в ней имеется ряд характерных особенностей, свойственных новому зарождающемуся литературному направлению – романтизму. Ряд ситуаций повести подан Карамзиным явно в духе предромантизма. В этом отношении примечательна сцена венчания Натальи с Алексеем.

Обряд венчания совершался в таинственной, мрачной обстановке престарелым священником, “согбенным бременем лет”; только внук его – послушник и Натальина мамка были свидетелями; роль церковных певчих исполняли порывы ветра, “который шумел в худое окно церкви”. Не зная, кто были врачующиеся, священник закончил венчание проповедью, в которой сказал, что “любовь супружеская есть любовь святая, божеству приятная”, и обещал новобрачным “благополучие в жизни”, если они будут всегда любить друг друга; и это, несмотря на то, что брак был совершен без родительского “благословения”. Устами священника автор как бы сам “благословляет” искреннее и настоящее человеческое чувство, ставя его выше вековых предрассудков и этим сам становясь выше их.

Какую бы драму, основанную на борьбе “долга” с “чувством”, создали бы писатели-классицисты, окажись их герои в подобном же положении.

Создавая “Наталью, боярскую дочь” в новом жанре “сентиментальной повести”, Карамзин вместе с тем не порывает связей с предшествующей и современной ему литературной традицией. В некоторых случаях писатель еще остается в пределах традиции, чаще преодолевает ее, Но именно поэтому повесть так органично вписывается в общую картину историко-литературного процесса.

Проследим теперь соотносительность повести “Наталья, боярская дочь” с любовно-авантюрными романами. После венчания Алексея и Натальи, спустя некоторое время, “свадебный” поезд очутился около “маленького домика, обнесенного забором”. Подъехав к дому Алексея, находившемуся в густом лесу, мамка Натальи увидела несколько человек, вооруженных длинными ножами, и с ужасом воскликнула: “Ахти! мы погибли! мы в руках у разбойников!” Следующее за тем замечание автора устанавливает его, отчасти ироническое, отношение “к общим местам” авантюрных романов.

В коротком отрывке Карамзин как бы пародирует, удачно схватывая самую “суть” содержания этих романов: “Теперь мог бы я представить страшную картину глазам читателей – прельщенную невинность, обманутую любовь, несчастную красавицу во власти варваров, убийц – женою атамана разбойников, свидетельницею ужасных злодейств и, наконец, после мучительной жизни, издыхающую на эшафоте под секирою правосудия, в глазах несчастного родителя; мог бы представить все сие вероятным, естественным, и чувствительный человек пролил бы слезы горести и скорби, но в таком случае я удалился бы от исторической истины, на которой основано мое повествование”.

Тем не менее, отдельные нити, связывающие “Наталью, боярскую дочь” с волшебно-авантюрными романами, можно найти во многих местах повести. Карамзин не только пародирует их и иронизирует над ними, но иногда попадает под влияние этих романов. Известно утверждение писателя о пользе чтения такого рода произведений.