Композиция и специфика драматургического действия пьесы

<

p>В первую очередь, позиция автора выражается неоднозначном, нелинейном развитии сюжетного действия. Сюжет мотивирован динамикой стандартного “конфликтного многоугольника” – отношениями Костылева, Василисы, Пепла и Наташи. Ключевые события, составляющие сюжетную линию пьесы, происходят за пределами сцены (драка Василисы и Наташи, месть Василисы – опрокидывание кипящего самовара на сестру, убийство Костылева).

Автор сознательно уводит все эти события “из фокуса”, приглашая зрителя внимательнее присмотреться и, в

первую очередь, прислушаться к содержанию многочисленных разговоров и споров ночлежников.
Композиционно сюжетная разобщенность действующих лиц, их отчужденность друг от друга (всякий думает “о своем”, переживает за себя) – выражается в организации сценического пространства. Персонажи рассредоточены по разным углам сцены и “замкнуты” в несвязанных, герметичных микропространствах. Общение между ними Горький организует с оглядкой на чеховские принципы композиции. В то же время автору нужно удержать внимание зрителя на смысловых опорах текста.

Такой опорой становятся в пьесе лейтмотивы

(правда – вера, правда – ложь), организующие движение речевого потока.
Налицо и другие приемы, компенсирующие относительную ослабленность сюжетного действия и углубляющие смысл драмы. Так, Горький ввел в пьесу “рифмующиеся” (т. е. повторяющихся, зеркально отражающихся) эпизоды. Точную смысловую рифму в пьесе составляют притча Луки о праведной земле и эпизод с самоубийством Актера. Оба фрагмента дословно совпадают в финальных строчках: “А после того пошел домой – и удавился…” / “Эй… вы!

Иди… идите сюда! Там… Актер… удавился!” Подобное композиционное связывание проявляет позицию автора по отношению к результатам “проповеднической” деятельности Луки.

Впрочем, как уже говорилось, автор далек от того, чтобы возлагать всю вину за гибель Актера на Луку. С судьбой Актера связан и дважды повторяющийся эпизод, в котором ночлежники поют свою песню – “Солнце всходит и заходит”. Актер “испортил” именно эту песню – в заключительном действии в ней так и не были спеты строчки “Мне и хочется на волю…/ Цепь порвать я не могу”.
Таким же образом зеркально повторяются два диалога Насти и Барона, симметрично расположенных относительно друг друга. В самом начале пьесы Настя защищается от скептических замечаний Барона: его отношение к рассказам Насти о “роковой любви” и Гастоне формулируется поговоркой “Не любо – не слушай, а врать не мешай”. После ухода Луки Настя и Барон как бы меняются ролями: все рассказы Барона о “богатстве… сотнях крепостных… лошадях… поварах… каретах с гербами” сопровождаются одной и той же репликой Насти: “Не было!”
“Рифмующиеся” эпизоды не несут новой информации о персонажах, но связывают разрозненные фрагменты действия, придавая ему смысловое единство и целостность. Той же цели служат и еще более тонкие приемы композиционной “аранжировки”, как, например, система литературных и театральных аллюзий.
В одном из ранних эпизодов Актер упоминает “хорошую пьесу”, имея в виду трагедию Шекспира “Гамлет”, цитата из которой (“Офелия! О… помяни меня в своих молитвах!..”) уже в первом действии предсказывает его собственную трагическую судьбу. Его последние слова перед самоубийством, обращенные к Татарину, таковы: “Помолись за меня”. Кроме “Гамлета” Актер несколько раз цитирует “Короля Лира” (“Сюда, мой верный Кент…”).

Лиру приписана и важная для Актера фраза “Я на пути к возрождению”. Любимым стихотворением Актера было стихотворение Беранже, в контексте пьесы получившее значение философской декларации: “Честь безумцу, который навеет/ Человечеству сон золотой”. Наряду с цитатами из западной классики в речи Актера неожиданно проскальзывает пушкинская строчка: “Наши сети притащили мертвеца” (из стихотворения “Утопленник”). Эти слова словно напоминают о погибельной судьбе, неизбежности смерти.

Таким образом, сюжетный путь Актера задан уже в самом начале произведения теми художественными средствами, определяющими его профессию – “чужим” словом, сценической цитатой.
Важным средством смыслового углубления драматургического действия оказывается звучащая речь. Примером тому невероятно густая на фоне литературной традиции афористичность. Вот лишь несколько примеров из настоящего водопада афоризмов и поговорок: “Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье”; “Жди от волка толка”; “Когда труд – обязанность, жизнь – рабство!”; “Ни одна блоха не плоха: все черненькие, все – прыгают”; “Старику где тепло, там и родина”; “Все хотят порядка, да разума нехватка”.
Афористические суждения приобретают особую значимость в диалогах главных “идеологов” пьесы – Луки и Бубнова, чьи позиции очерчены наиболее ярко. Философский спор, в котором каждый из героев пьесы занимает свою позицию, поддерживается общей народной мудростью, сосредоточенной в пословицах и поговорках. Хотя в этой мудрости есть и определенное лукавство.

В этом отношении интересно, что центральный монолог Сатина, весьма насыщенный “чеканными” формулировками, преднамеренно испещрен многоточиями, говорящими о том, как трудно в сознании Сатина рождаются самые важные слова в его жизни.