КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ БЕЗ ПРИКРАС (по роману М. А. Шолохова “Поднятая целина”)

…И безвинная корчилась Русь…
Анна Ахматова
Роман М. А. Шолохова “Поднятая целина”
сегодня вызывает много споров. Оно и понятно.
Если писатель не только оправдывает,
но и прославляет беззаконие и насилие, объяв-
ляет врагами тех, кто честно и много трудился,
то это вызывает протест у читателя.
Но уж никто не скажет, что Михаил Алек-
сандрович не показал правдиво, насколько
тяжел труд земледельца. Один из героев
книги образно говорил об этой доле, что “до
ночи сорок потов с тебя сойдут, на ногах

кро-
вяные волдыри с куриное яйцо, а ночью бы-
ков паси, не спи: не нажрется бык – не по-
тянет плуг”.
Но для очень многих казаков хутора Гре-
мячий Лог легче сезон батрачить бесплатно
из последних сил, лишь бы не навязывали
им колхоз. Автор романа довольно правдиво
рисует настроение большинства хуторян, ко-
торые собрались на сход обсуждать вопрос
вступления в колхоз. Русские крестьяне, ко-
торые только-только получили землю, о кол-
хозах рассуждали примерно так: “Сначала
дали землю, теперь – отбирают!”. И болела
у них душа. Казаки же, которые владели
землей всегда, испокон веков, тем более не
желали объединяться. Они к тому же спра-
ведливо подозревали, что колхозы будут
грабительскими. И поэтому на собрании в
Гремячем Логу многие были Согласны с Ни-
колаем Люшней, который здраво рассуж-
дал, что “колхоз – дело это добровольное,
хочешь – иди, а хочешь – со стороны гля-
ди!”. Так вот он и хочет со стороны глядеть.
Но добровольности как раз Советская власть
и не терпела. Уже все было решено за крес-
тьян и казаков в, Москве, не верящей слезам
и крови, за кремлевскими стенами, сколько
хозяев и в какой срок вступит в колхозы.
И начинают общие собрания колхозников
выносить постановления о выселении кулац-
ких семей. Как это сделала гремяченская
беднота на следующий день после убийства
Хопрова, 4 февраля. Решение вынесено бы-
ло единогласно. И те, кому совесть и гор-
дость не позволяли жить бедно: Титок, Фрол
Дамасков и другие, – едут теперь на голод,
холод и смерть на далекий север. А с ними
и те, кого потом власти уже не решаются на-
звать “кулаками”, – многодетный Гаев и
ему подобные.
Раскулачивание называлось тогда “адми-
нистративной мерой”. Ее применяли к тем,
кого считали врагами, если даже ничего про-
тивозаконного человек и не сделал. Поэто-
му-то так униженно просят прощения каза-
ки и бабы после бабьего бунта. Не потому,
что считают себя неправыми: они хотели
взять зерно, которое им принадлежало и без
которого они обречены были на голод. А по-
тому, что боятся, что их объявят “врагами”
и сошлют. И не пустыми словами, а страш-
ной угрозой звучит давыдовское: “Больше-
вики не мстят, а беспощадно карают только
врагов…”. И многое значит его обещание не
считать участников “бабьего бунта” “врага-
ми” и не применять к ним “административ-
ных мер”.
А кроме раскулачивания есть еще и меры,
которые “убеждают”, что колхоза казакам не
миновать: лишение гражданских и избира-
тельских прав, после чего человека в любой
момент могли арестовать; объявление бедных
крестьян “подкулачниками”, если у них про-
сыпались совесть и жалость. Объявление “со-
циально опасным” и, наконец, наган и холод-
ная комната. Последние меры отлично приме-
нял Макар Нагульнов. И идут, помимо воли,
казаки, “слезой и кровью” разрывая “пупови-
ну, соединявшую… с собственностью, с быка-
ми, с родным паем земли”.
Среди колхозников вынужден прятаться
и крепкий хозяин Яков Лукич Островков, ко-
торый успел замаскироваться, чтобы не по-
пасть под раскулачивание. Только с Полов-
цевым и может откровенно поговорить он
о колхозе, о бедняках, которые теперь там
заправляют: “Он, может, всю жизнь на печи
лежал да об сладком куске думал, а я… да
что там гутарить!”. А Яков Лукич всю жизнь
работал, да интересовался агротехникой,
дагорб наживал. А теперь все под корень! Да,
ужасная пора, когда трудолюбивый и удач-
ливый человек вынужден прятаться. Конеч-
но, писатель рисует Островнова, Половцева
черными красками. Но думается, здесь явная
предвзятость. Хорошие душевные качества
мало зависят от денежного состояния. И они
скорее даже присущи богатым людям, чем
бедным.
За короткое время, что описано в романе
“Поднятая целина”, читатель наглядно видит
плоды “великого перелома”. В хуторе не ос-
тается зажиточных хозяев, хлеб для хлебо-
заготовок выбивают силой, крестьян, захо-
тевших согласно лживой сталинской статье
“Головокружение от успехов” выйти из кол-
хоза, лишают семенного хлеба; перед вступ-
лением в колхоз порезано множество скота
и т. п. А впереди для страны страшный го-
лод, репрессии и война…
Оправдывая жестокость и беззаконие,
Шолохов пытается изобразить дело так, буд-
то на Дону готовится антисоветское восста-
ние. Сегодня уже известно, что большинст-
во из тех контрреволюционных организаций,
которые так успешно “раскрывало” ГПУ и
НКВД, были попросту выдуманы. Скорее
всего не существовал и описанный в романе
“Союз освобождения Дона”, потому что боль-
шинство активных борцов с новой властью
или уехали, или были уничтожены. А ос-
тальные рассуждали подобно Никите Хопро-
ву: “Я против власти не подымаюсь и другим
не советую”. Но даже если такой союз и су-
ществовал, он не мог серьезно угрожать пар-
тийной власти.
“Поднятая целина” невольно разоблача-
ет и другой обман Сталина, что раскулачи-
вание – это мера, принятая как защита
против террора кулаков, которые всячески
вредят колхозам. Нет, ничем русский народ
не заслужил уничтожения миллионов са-
мых работящих своих хозяев. А если и бы-
ли где-то случаи сопротивления, то это бы-
ла месть отдельных людей, доведенных до
отчаяния ограблением и насилием над ни-
ми и близкими. Таков и Тимофей Рваный в
романе.
Читая роман, горюешь, что так страшно
изломаны и исковерканы оказались судьбы,
души и нравы казаков. И невольно думаешь
о том, до какого унижения России довела ее
колхозная система, что она вынуждена про-
сить помощи у других стран.