Изгой (Творчество Е. Замятина)

Замятинство – опасное явление.
Д. Фурманов
Статья известного русского писателя А. Ремизова, посвященная памяти Евгения Ивановича Замятина, завершается знаменательными словами: ‘И в третий раз я его видел во сне… Я его увидел у калитки сада – чудесный сад! – и он был не тот затравленный, озирающийся, с запечатанным сердцем и с запечатанными устами, каким он появился в Париже, а тот Замятин, каким пришел он к нам на Таврическую после “Уездного”. И я подумал тогда: …какой он умный! И мы вошли в сад”.

В этих строках

и цветаевский мотив сада, чисто русский, пронзительный, и пророчество – посмертная судьба двух больших художников, одновременно возвращаемых отечественной литературе.
В течение нескольких десятилетий Замятин находился на положении изгоя в русской культуре. Его имя часто мелькало на страницах различных изданий, и всегда в негативном контексте. Его знаменитая статья “Я боюсь”, цитируемая в тщательно препарированном виде, служила иллюстрацией враждебного отношения писателя к советской России. После издания четырехтомного собрания сочинений в 1929 году Замятина на родине почти не печатали.

Возвращение

его наследия началось в 1986 году публикацией сборника повестей и рассказов. Столь длительное замалчивание творчества писателя было связано в первую очередь с естественным нежеланием литературных функционеров расстаться с привычным, десятилетиями шлифуемым мифом. Такова судьба художников-борцов, которые и после смерти становятся героями не сразу.

Замятин был еретиком и по призванию, и по убеждениям. Он выдвигал принцип еретической литературы, видя в ней средство борьбы с “объизвествлением, корой, мхом, покоем”. Предназначение искусства Замятин видел в осуществлении им провидческой функции; художник, критически настроенный по отношению к современности, “должен говорить о завтра”.
Главным признаком творческой концепции Замятина является сформулированный им принцип “антиэнтропийности” искусства. Свои теоретические положения писатель последовательно осуществлял в художественной практике. Повествуя о застойном быте царской России, он провидел в ней ростки революции; анализируя послеоктябрьское бытие, писатель прозорливо предугадывал движение его к догмату.
В известном романе-антиутопии “Мы”, впервые опубликованном в нашей стране в 1988 году и прочитываемом как политический памфлет, Замятин не “угадал” и не “увидел”, а математически точно просчитал тенденцию исторического развития общественной структуры. Замятина обвиняли в недоверии к революции. Это было несправедливо.

Писатель принял идеи Октября, видя в этом событии освобождение общества от энтропийного состояния; он подвергал критике издержки революционного процесса, среди которых наиболее опасной считал тенденцию к дегуманизации общественного сознания. Утверждая космический закон революции, Замятин считал классовый подход к развитию общества односторонним и ограниченным. Он стремился отстоять общечеловеческие, универсальные законы.

Этот пафос художника составил основное содержание его антиутопии.
Роман “Мы” написан в 1920 году. К этому времени Замятин был широко известным писателем. Он являлся автором повести “Уездное”, высоко оцененной критикой, его перу принадлежали повести, рассказы, сказки, в которых проявился критический пафос писателя, склонного к иронии, аллегории, сатире, гротеску. В то же время повествовательная манера художника не отличалась строгой рациональностью.

Его стиль соединял в себе рационалистичность и “женственный лиризм”, который был замечен критикой еще в 20-е годы. Манера художника формировалась столкновением двух авторских эмоций – любви к провинциальной России и ненависти к ее косному, тупому быту. Многие персонажи замятин-ских произведений носят сатирический характер, а подчас наделены и чертами гротеска. В повести “Уездное” уродливы и страшны фигуры урядника Анфима Барыбы, купчихи Чеботарихи, комически жалки пьяница монах Евсей и доморощенный “философ” портной Тимоша.

В структуре каждого персонажа выделены доминантные черты, совокупность которых создает символический образ чудовищного “энтропийного” Уездного.