Из комментариев к “Евгению Онегину”
I. Державинский мотив в романе
В первой главе романа обращает на себя внимание устойчивая характеристика времяпрепровождения главного героя, превращающаяся в лейтмотив его образа:
Все, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для Забав,
Для Роскоши, для Неги модной, –
Все украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
Оборот этот – “для роскоши, для неги модной”, – повторяется в строфе XXXVI:
Но шумом бала утомленный
И Утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
К сожалению, этот словесно-образный мотив выпал из внимания комментаторов романа, а между тем он представляется очень важным не только в плане социокультурной или психологической характеристики героя, но и в плане общефилософского содержания романа. Авторская характеристика героя как дитяти забав и роскоши, а также упоминание неги, без сомнения, призваны вызвать в памяти первый стих пятой строфы одного из самых знаменитых стихотворений Г. Р. Державина “На смерть князя Мещерского”:
Сын роскоши, прохлад и нег,
Куда, Мещерской! ты сокрылся?
Отдаленную реминисценцию
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань готовую земле, –
Напоминающих использованный Пушкиным в качестве эпиграфа к IV главе “Дубровского” стих из державинской оды:
Где стол был яств, там гроб стоит…
Все это свидетельствует о том, что ода Державина была активным фактором художественного сознания Пушкина, что он обратился к ней целенаправленно, ища в ее мотивах основы художественного строя своего романа.
Общеизвестно, что это стихотворение Державина – произведение прежде всего философское, трактующее одну из важнейших онтологических тем, тему смерти, причем трагическое звучание стихотворения обусловлено мучительными раздумьями лирического героя о необъяснимой загадке смерти и ее неизбежности, разрешающимися горацианскими мотивами приверженности “золотой середине”, если и не отменяющими неизбывный трагизм бытия, то по крайней мере сглаживающими остроту его восприятия.
Но и в пушкинском романе мы тоже находим это контрастное объединение: “праздник жизни” и “смерть”, и, следовательно, мотив роскоши и неги, вводимый автором уже на самом начальном этапе повествования, тоже оказывается сопряженным с темой смерти посредством этих реминисценций из Державина. Но очень важно, что тема смерти будет связана не только и не столько с образом покойного дядюшки Онегина, но и с образом самого главного героя. В связи с этим можно понимать и онегинское разочарование в жизни как данное Пушкиным отнюдь не безоценочно. С этой точки зрения соответствующую смысловую нагрузку приобретают и нейтральные на первый взгляд стихи: “…утро в полночь обратя // Спокойно спит в тени блаженной…”, предшествующие называнию Онегина дитятей “забав и роскоши”.
В таком смысловом поле он автоматически начинает вызывать в сознании читателя ассоциации со “страной теней”, “блаженным Элизием”, то есть со страной мертвых, каким и рисуется в первой главе Петербург, где пребывает герой. Таким образом, однообразие и пестрота петербургской жизни приобретают в романе значение мертвенности не только в метафорическом, но и в метафизическом смысле. Заметим в связи с этим и становящееся многозначительным, перерастающим лишь бытовой смысл выражение “утро в полночь обратя…”, то есть в переносном смысле – претворя свет во тьму.
В дальнейшем тема смерти будет усилена во второй главе в рассказе о родителях Татьяны и к тому же усугублена шекспировскими мотивами: цитата из трагедии “Гамлет”, вложенная в уста Ленского при посещении им “соседа памятника смиренного”. При этом контрастное построение образа будет сохранено Пушкиным в форме резкого перехода от иронической интонации рассказа о стариках Лариных к взволнованно-патетической – в лирическом отступлении, занимающем строфу XXXIX.
И далее эта тема будет присутствовать в романе уже в связи с образом погибающего от руки Онегина Ленского. Характерно, что в четвертой главе романа в рассказе о времяпрепровождении Онегина в деревне летом Пушкин напишет:
Вот жизнь Онегина святая;
И нечувствительно он ей
Предался, красных летних дней
В беспечной Неге Не считая…
Но в этом контексте образы времен года имеют не только буквальное, но и метафорическое значение: весна означает расцвет, юность, осень – увядание, зима – смерть. И таким образом осуществляется тот самый принцип романа, в соответствии с которым автор смотрит на явления одновременно с разных точек зрения, создавая образ жизни, не соответствующий никакому литературному жанру и не исчерпывающейся никаким однозначным определением, о чем замечательно писал Ю. М. Лотман.
Так, можем мы сказать, самые на первый взгляд однозначные эпитеты в романе, такие как Роскошь, нега (в данном случае под эпитетом я понимаю разновидность тропа, то есть художественное, а не просто грамматическое определение), оказываются подспудно связанными с глубинным его философским содержанием.
II. Об одной подспудной теме в романе
В первой главе романа не раз раздается державинский “глагол времен, металла звон…”, то есть бой часов, правда принявший вполне обыденный облик и звук карманного брегета:
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...