История создания поэмы “За далью – даль” Твардовского А. Т

В послевоенные годы заметно активизировалась общественно-литературная деятельность Твардовского. В возглавляемом им с 1950 г. журнале “Новый мир” были напечатаны и резко критический очерк В. Овечкина “Районные будни”, и такие правдивые произведения о войне, как роман В. Гроссмана “За правое дело” и повесть Э. Казакевича “Сердце друга”. Это вызвало резкие нападки официальной критики.

Еще ранее, в 1947 г., после нескольких “проработанных” статей была прекращена публикация в журнале “Знамя” прозаической книги

Твардовского “Родина и чужбина”, состоявшей из очерков и дневниковых, часто исповедальных записей.
С началом “оттепели” “Новый мир” сделался еще смелее, а сам главный редактор начал публиковать главы своей новой поэтической книги “За далью – даль” (1950-1960).
На первый взгляд эта книга может показаться простым дневником путешествия в Сибирь и на Дальний Восток. Однако помимо того, что в ней отразились впечатления нескольких таких поездок, начиная с 1948 г., тут сочетаются, по выражению автора, “два разряда путешествий” – не только в пространстве, но и во времени:
Две дали разом – та и та –
Влекут к себе одновременно…
И те края, куда я еду,
И те места, куда – нет-нет –
По зарастающему следу
Уводит память давних лет…
О подобном замысле, вначале относившемся к прозе, говорилось еще в “Родине и чужбине”: “…повесть не повесть, дневник не дневник, а нечто такое, в чем явятся три-четыре слоя разнообразных впечатлений… Предчувствуется большая емкость такого рода прозы. Чего-чего не вспомнить, не скрестить и не увязать при таком плане.

Дело только в том, чтобы, говоря как будто про себя, говорить очень не “про себя”, а про самое главное”.
Такие “слои разнообразных впечатлений”, по мысли поэта, должны были образовать и книгу “За далью – даль”: встающие в памяти “отчий край Смоленский”, скромная отцовская кузница и ее великий родич – “опорный край державы”, индустриальный Урал, Волга и “звездная” Сибирь, разномастные дорожные попутчики; едущие в неизведанные края молодожены и возвращающийся оттуда несправедливо осужденный при Сталине друг детства автора, торжество перекрытия Ангары и посещение печально знаменитой, а ныне опустевшей тюрьмы – Александровского централа.
Рисуя этот “мир большой и трудный”, Твардовский стремится заново переосмыслить пережитое, не обходя горестей, бед и подлинных трагедий, испытанных народом. Уже в одной из первых глав книги, “Литературный разговор”, он не только горько и язвительно высмеивал фальшивые, “лакирующие” действительность произведения, желая, как и читатели, ощущать в искусстве “жар живой, правдивой речи, а не вранья холодный дым”, но и создал внешне фантастическую, но, в сущности, вполне реальную фигуру незримого, как бы внутреннего редактора, который пробрался в самую душу писателя и боязливо вытравляет из задуманного и написанного им все самостоятельное и смелое.
С той поры выражение “внутренний редактор” вошло в литературный обиход. Ho самый большой общественный резонанс возбудили впоследствии главы “Друг детства” и в особенности “Так это было”, посвященные переосмыслению роли Сталина и раздумьям поэта, считавшего, что и он “за все в ответе”:
О том не пели наши оды,
Что в час лихой, закон презрев,
Он мог на целые народы
Обрушить свой верховный гнев…
В этой главе еще нет полного, окончательного осознания всего происшедшего в недавнем прошлом со страной и народом, но уже появляется скупо, но выразительно нарисованный образ человека из народа, который вынужден расплачиваться за все совершенное Сталиным: землячка поэта из “послевоенного вдовьего края”, тетка Дарья, “с ее терпеньем безнадежным, с ее избою без сеней и трудоднем пустопорожним…”.
He только в этой главе, но и во всей книге отразились переходный характер времени, когда она писалась, трудный, постепенный отказ от укоренившихся взглядов и иллюзий.