“Историческая” повесть о взятии Азова

Годом позже Есиповской летописи, в 1637 г., на другой окраине России, в области Войска Донского, было написано произведение, также посвященное казачеству. Это – первое произведение из азовского цикла повестей. Цикл состоит из “исторической”, “поэтической” и “сказочной” повестей. Событийная канва “исторической” повести обозначена в ее заглавии: “Нписание о граде Азове и о прохождении атаманов и казаков великого Донского Войска и о взятии его”1.

Для донского казачества, этого непокорного и своевольного вассала

московского царя, всегдашним камнем преткновения был Азов – мощная турецкая крепость “на усть столповыя реки Дону Ивановича волново казачества”. Весной 1637 г., воспользовавшись благоприятной расстановкой сил (султан был занят войной с Персией), казаки осадили Азов и после двухмесячных приступов овладели крепостью.

Отразившая этот эпизод “историческая” повесть была написана человеком, работавшим в казачьей канцелярии. Это оставило след и в композиции, повторяющей композицию официальной войсковой отписки о взятии Азова, и в стиле памятника. Здесь подробно, в документальной манере, с множеством

перечней описываются сборы в поход, подкопы под крепостные стены, штурм турецкой твердыни и судьба пленных. Однако автор повести не ограничивал себя лишь документальными задачами.

Он прямо заявил об этом в последних фразах: “И сия написахом впредь на память роду християнскому… на укоризну и на позор нечестивым родом поганскаго языка в нынешней и в предидущей род”. Идеи “исторической” повести созвучны провиденциальным идеям Есиповской летописи: донские казаки идут на Азов, что: бы там “православную християнскую веру вкоренити по-прежнему”.

Но, как и всякий писатель, автор “исторической” повести обращался не только к потомкам, к “памяти рода християнского”, но и к современникам. И он постарался, чтобы их реакция была благоприятной для казачества. Всякий раз, когда в тексте идет речь о царе Михаиле Федоровиче, о нем говорится с подчеркнутым почтением.

Даже в рассказе о подкопе под стены Азовской крепости автор не забывает напомнить, что порох казаки получили из Москвы: “И копаша другий подкоп четыре недели, и госу-дарьское жалованье, пороховую казну, под стену положиша”. Эта оговорка не нужна, если повесть рассчитана на читателя-казака; она понятна и уместна, если автор адресовался к читателю-москвичу. Ведь казаки взяли Азов без позволения царя, даже не уведомив Москву.

Поэтому автор и хочет обелить своевольных донцов.

В августе 1638 г. Азов осадили конные орды крымских и ногайских татар, но казаки заставили их уйти восвояси. Три года спустя крепости пришлось отбиваться уже от султанского войска – огромной, снабженной мощной артиллерией армии. Большая флотилия кораблей блокировала город с моря. Мины, заложенные под стены, и осадные пушки разрушили крепость.

Все, что могло гореть, сгорело. Но горстка казаков (в начале осады их было пять с небольшим тысяч) выдержала четырехмесячную осаду, отбила двадцать четыре приступа. В сентябре 1641 г. потрепанному султанскому войску пришлось отступить.

Позор этого поражения турки переживали очень тяжело: жителям Стамбула под страхом наказания было запрещено даже произносить слово Азов.

Было очевидно, что султан не уступит Азова, что новый поход всего лишь дело времени. В этих условиях и в Москве поняли, что двусмысленной политике пришел конец. В 1642 г. был созван земский собор, которому предстояло решить – защищать крепость или вернуть ее туркам.

С Дона на собор приехала казачья станица – выборные представители Донского Войска. Ее есаулом (помощником атамана, возглавлявшего станицу) был войсковой дьяк Федор Иванович Порошин, беглый холоп князя Н. И. Одоевского. Порошин, по всей видимости, и написал “поэтическую” повесть об азовском осадном сидении – самый выдающийся памятник азовского цикла.

“Поэтическая” повесть была рассчитана на то, чтобы склонить на сторону казаков московское общественное мнение, повлиять на земский собор. Здесь краски излишне и намеренно сгущены: Москва щедрой рукой посылала на Дон хлебное и пороховое жалованье. По-видимому, автор повести уже не верил в поддержку царя и боярской верхушки.

Горькие упреки казаков-защитников крепости – это апелляция к земскому собору, последней надежде азовских героев.

“Поэтическую” повесть сочинял весьма начитанный человек. Он опирался на широкий круг книжных источников, и особенно на “Сказание о Мамаевом побоище”, откуда заимствовал приемы описания вражьей силы. Однако не парафразы и не скрытые цитаты определяют художественную специфику памятника.

В поэтике повести два организующих фактора: художественное переосмысление канцелярских жанров и использование фольклора. Автор широко пользовался устным творчеством казаков. Надо сказать, что из книжных источников он также брал прежде всего фольклорные мотивы.

Повесть начинается как типичная выписка из документа: казаки “своему осадному сиденью привезли роспись, и тое роспись подали на Москве в Посолском приказе… думному дьяку… а в росписи их пишет”.

Последняя фраза – это авторская ремарка, нарушающая сухой и деловой канцелярский стиль. Такое нарушение вовсе не случайность. Это художественный прием. Дело в том, что перечень войск, на первый взгляд документально бесстрастный, в то же время эмоционально окрашен.

Методически перечисляя новые и новые отряды турок, автор нагнетает впечатление страха и безнадежности. Он и сам как бы во власти этих чувств. Он ужасается тому, что написал, и перо выпадает из его руки.

“Тех-то людей собрано на нас, черных мужиков, многие тысечи без числа, и писма им нет – тако их множество”.

Так говорит человек, прекрасно знающий о благополучном исходе осады. Значит, это не канцелярист и не летописец. Это – художник.

Он осознает, что контраст создает эмоциональное напряжение. Чем безнадежнее выглядит начало, тем эффектнее и весомее счастливый конец. Эта контрастная картина – главная, но дальняя цель автора.

От песенного лиризма до “литературной брани” – таков стилистический диапазон повести. Вся она построена на контрастах, потому что ее исторической основой также был контраст – контраст между горсткой защитников Азова и огромным скопищем осаждающих. Повесть оканчивается тем, что, отбив последний приступ, казаки бросились на турецкий лагерь. Турки дрогнули и обратились в бегство.

Земский собор не обошелся без жарких споров, но возобладало мнение царя: Азов нужно вернуть туркам. Уцелевшие защитники крепости покинули ее. Чтобы сгладить тяжелое впечатление, которое произвел на Войско Донское этот “приговор”, царь щедро наградил всех казаков из “станицы”, присутствовавших на соборе.

Исключение было сделано только в одном случае: есаул Федор Порошин, беглый холоп и писатель, был сослан в Сибирь.

“Поэтическая” повесть об Азове была по достоинству оценена современниками. Она распространялась во множестве списков и неоднократно перерабатывалась. На ее основе и на основе “исторической” повести об азовском взятии во второй половине XVII в. была создана “сказочная” повесть об Азове.

“Сказочная” повесть об Азове. Взятию турецкой крепости в ней предшествует романический эпизод о похищении казаками дочери азовского паши, которая с богатым приданым и большой свитой была отправлена к жениху, крымскому хану. Это чистый вымысел.

Художественный вымысел становится здесь главной пружиной сюжетного движения. Казаки в “сказочной” повести берут Азов не воинской удалью, а хитростью. Переодевшись купцами, они приводят к Азову большой обоз с товарами.

Но товарами наполнены лишь несколько телег; на остальных спрятаны вооруженные воины, которые и захватывают Азов, когда стража открывает мнимым купцам городские ворота. Сюжет здесь осложнен многими новыми эпизодами, “Сказочная” повесть примыкает к распространенному во второй половине XVII в. жанру “исторического баснословия”, к жанру исторической беллетристики.