Источник бессмертия литературы эпохи Возрождения

Великие творения искусства – в этом их особенность – открывают широчайшие просторы для индивидуального восприятия, и каждый вправе видеть, находить в них то, что ближе и созвучнее его собственным представлениям. Но суждения Вс. Пудовкина выходят за пределы обычных впечатлений туриста. В них претензия на Целую эстетическую программу.

Что станег с искусством, если освободить его от “мечты “, ограничив его арену упражнениями “пытливого ума”, освободить от того, что не без иронии названо в статье Вс. Пудовкина “блаженным

созерцанием выдуманных красот несуществующего мира”?

Источник бессмертия искусства Италии эпохи Возрождения заключается в том, что оно вобрало в себя светлые мечты человечества, а также идеалы прекрасного, выработанные художественным опытом в течение веков. Но как по-разному раскрывается идея прекрасного в творениях художников различных направлений и индивидуальностей!

В мечтательно-грустном взоре “Венеры” Боттичелли, в ее образе, сотканном из лучей, красота очищена от грубых страстей. В ней огромная нравственная, возвышающая человека сила. Да, это не обнаженная реальность, а очищенная (как

сказал бы Лермонтов, “обмытая”) мечтой реальность. Иную эмоциональную окраску имеет “Дельфийская сивилла” Микеланджело.

Лицо ее выражает не спокойную красоту, столь характерную для искусства Боттичелли: в ее юном взоре женственное сочетается с какой-то внутренней тревогой и драматизмом внезапно нахлынувших чувств. Но в основе этих двух различных образов лежит общегуманистическое миросозерцание искусства Возрождения.

Романтизм вовсе не выражается в наивной, пошлой идеализации, во внешней красивости; сущность его заключается не в фальши и театральности, не в ложном пафосе и неестественности страстей, не в “за-лизанности форм” и надуманной ходульности образов, не в цветистости стиля и напыщенной вычурности выражений. Если признать, что эстетика романтизма определяется перечисленными выше чертами, то нечего и говорить о прогрессивном значении любого романтизма. Нет нужды доказывать, что о романтизме следует судить конкретно, что романтизм по своим истокам, социально-идеологическим корням, по своей эстетической сущности – явление многоликое.

Характеризует истин-

Во всякой научной области отделение истинного от ложного имеет огромное значение. И в данном случае, если мы желаем разобраться в природе романтизма, нужно прежде всего попытаться очистить романтизм от всего того, что приписывается ему, что в силу ряда обстоятельств пристало к нему и что вовсе не иную его сущность.

Понятия истинного и мнимого романтизма вытекают из исторического опыта как литературы, так и искусства. Они сложились давно и занимают существенное место в эстетической системе Пушкина и Лермонтова, Тургенева, Белинского и Чернышевского.

Пушкин в письме к издателю “Московского вестника” называет “Бориса Годунова” “трагедией, истинно романтической”, что было вызвано желанием отгородиться от произведений, в которых поэт усматривал проявление псевдоромантизма. Некоторые же из исследователей поспешили истолковать эти слова в том смысле, что под “истинным романтизмом” Пушкин подразумевал реализм, так как здесь же говорилось о “верном изображении лиц, времени”, о “развитии исторических характеров и событий”.19 Как будто все это чуждо романтизму, как будто правда в высоком смысле, а не внешнее правдоподобие, педоступна искусству романтизма, как будто романтизм неспособен создавать типы и характеры. А “Разбойники” Шиллера, “Кавказский пленник” и “Цыганы” Пушкина? Разве в них отсутствует правда времени, верность лиц, характеров?

Наконец, если б Пушкин хотел говорить о реализме, то неужели он не нашел бы более точных слов. Зачем понадобилась поэту формула “истинного романтизма”? Это не единичное суждение поэта о романтизме в таком аспекте.

Так, например, Пушкин не соглашается с теми, кто “под романтизмом. . . разумеют Ламартина”,20 т. е. он не считал Ламартина представителем истинно романтического направления. Такого же мнения придерживался Белинский, когда говорил о “водяных “медитациях” Ламартина”.21 В том же письме к издателю “Московского вестника” Пушкин, продолжая размышлять о романтизме, писал: “Внимательно рассматривай критические статьи, помещаемые в журналах, я начал подозревать, что я жестоко обманулся, думая, что в нашей словесности обнаружилось стремление к романтическому преобразованию. Я увидел, что под общи:** словом романтизма разумеют произведения, носящие печать уныния или мечтательности”.

Эта же формула повторяется почти: с дословной точностью в заметках поэта: “Французские критики имеют свое понятие об романтизме. Пушкин старался освободить романтизм от всего, что искажало его сущность. “Читая мелкие стихотворения, величаемые романтическими, – писал он издателю “Московского вестника” – я в них не видел и следов искреннего и свободного хода романтической поэзии, но жеманство лжеклассицизма французского”.

Из всего сказанного Пушкиным о романтизме следует, что романтизму чужды жеманство, вялость, унылая мечтательность, что истинная романтическая поэзия отличается “искренним и свободным ходом”, что в ней большая обновляющая сила. Проблема истинного и мнимого романтизма приобрела еще большую остроту в следующее десятилетие в литературной борьбе Лермонтова. Он возвращался к ней неоднократно, в разных аспектах, защищая свою эстетическую позицию. Это была эпоха, когда получила широкое распространение эпигонская литература, когда романтическая поза стала модой, когда ею щеголяли различного рода подражатели.

Лермонтов в борьбе за истинную поэзию, истинный романтизм разоблачал все мишурное, мнимое. В стихотворении “Не верь себе…”, по словам Белинского, поэт не только “решал тайпу истинного вдохновения”, но и указывал на “источник ложного”. В “Герое нашего-времени” Грушницкии противостоит Печорину не только своей жизненной позицией, но и в плане эстетическом.

В лице Грушшщкого автор разоблачал ложную романтику людей, которые охотно драпируются в красивую романтическую одежду, но по своей натуре враждебны истинному романтизму.

В эстетической системе Белинского романтизм не был стандартным понятием для номенклатурного обозначения творческого облика того или иного автора. Романтизм для Белинского был явлением живым, которое он рассматривал в развитии, во множестве разновидностей, течений, оттенков внутри общего движения. Отрицательные оценки романтизма у Белинского вызваны процессами, которые происходили тогда в русской литературе.

При этом особенно важно отделение истинного романтизма от романтизма ложного, от “псевдоромантизма”, “мнимого романтизма”, разоблачение которого имело для Белинского принципиальное значение.