“Исповедь” Аврелия Августина. Жанровые и композиционные особенности

Самый близкий к “Исповеди” жанр – автобиография. Их сходство, во-первых, в используемом материале (событиях жизни автора), во-вторых, в сохранении хронологической последовательности (в описании движения времени по возрастам). Но разница существеннее: автор собственного жизнеописания стремится зафиксировать личную историю, чтобы вновь ее пережить; автор “Исповеди” обращается не к себе, а к Богу, и его жизненная история важна ему только в контексте этих отношений.

Эти различия проявляются, в том числе, и в композиции “Исповеди”.

Сохраняя

хронологическую последовательность, Августин оставляет из своих воспоминаний строго определенные эпизоды. Принцип их отбора впрямую обусловлен основной концепцией “Исповеди”. Что это за принцип и какой идее он подчинен? Далее говорится о восприятии Августином младенчества (он не испытывает к младенцам ни умиления, ни симпатий; для него – младенец – это маленький хищник, озабоченный только питанием).

В детских воспоминаниях он выделяет конфликт с учителями и эпизод с налетом на грушевый сад соседа.

Осмысляя в 40-летнем возрасте накануне крещения пройденный им жизненный

путь, Августин считает его путем нравственного умирания, который привел его к искомой истине – христианской вере. В этом парадоксе – суть концепции Августина: человек сотворен из праха и поэтому порочен от рождения, по природе. В каждом возрасте по-своему.

Демонстрации этой идеи подчинен отбор эпизодов в “Исповеди”. Греховность человека так глубока, что он не может своими силами ее преодолеть, он может лишь осознать ее и ужаснуться. Спасти его может только Бог – и не потому что человек этого заслуживает, а по необъяснимой милости, как говорит Августин, “по благодати”. Развитая Августином в “Исповеди” концепция благодати – незаслуженной милости Бога к порочному существу – предполагает две радикально различных шкалы оценок человеческих поступков: земным разумом и божественным разумом.

Поэтому описанный в “Исповеди” путь нравственного умирания оказывается по сути путем спасения. С этой иррациональной двойственностью, противоречащей логике, нам не раз придется сталкиваться при анализе памятников средневековой литературы.