Интермеццо журналиста Эмиля Золя

Литературная молодость Эмиля Золя завершается серией блестящих газетных статей. Они плотно заполняют творческую паузу между “Мадленой Фера” и “Карьерой Ругонов”. В них – ключ к объяснению контраста между “клиническим” романом 1868 г. и “политическим памфлетом” 1871.

Из документов, содержащих первоначальный план “Рутон-Маккаров”, видно что Золя в ту пору (1868- 1869) был еще в плену у принципов научно-позитивистической литературы. “Мое произведение,- писал он,- будет не столько социальным, сколько научным… Картина,

которую я нарисую,- простой анализ куска действительности, такой, какая она есть. Я изучаю человека, человека, поставленного в определенные обстоятельства (среду), и никаких нравоучений. Смысл и польза моего произведения состоит в том, что оно скажет правду о человеке… обнажит действующие в нем скрытые пружины наследственности и покажет пути воздействия на человека окружающей среды.

Дело законодателей и моралистов принять во внимание мои книги, извлечь из них нужные выводы и подумать о том, как врачевать раны”.

С 28 июля по 10 августа 1870 г. в оппозиционной газете “Сьекль” печатаются первые

главы “Карьеры Ругонов”, которая явно противоречит этим замыслам. Вернее, в ней довольно неожиданно для тех, кто помнил “Терезу Ракен”, “научные” разделы о биологических истоках семьи объединились с другими, содержащими великолепную, яростную, искреннюю атаку писателя на политический карьеризм и антинародный террор буржуазии. Прерванная войной публикация романа была закончена той же газетой в марте 1871 г. В октябре этого года “Карьера Ругонов” вышла целиком у Лакруа. За ней следовали другие тома “Естественной и социальной истории одной семьи во времена Второй империи”, не всегда равноценные, но все дальше уводящие от узко физиологического штампа прозы Золя 1867-1868 гг. в сторону социально-исторического обличительного жанра.

Творческая метаморфоза Золя наметилась в результате кризиса, пережитого страной и им самим в годы войны, революции и разгрома Коммуны. Выступления Золя в периодике тех лет стали зеркалом его переживаний и средством выражения его общественной реакции.

Несомненно, правы те из новейших исследователей журналистского наследия Золя, которые говорят о незаменимом значении его публикаций в демократической прессе конца 60-х – начала 70-х годов для понимания мировоззренческих основ “Ругон-Маккаров” (М. Кан, А. Миттеран, С. Маневич и др.). Верно и то, что опыт документальной публицистики тех лет, у Золя всегда беллетризированной, образной, эмоциональной, субъективно окрашенной, немало дал для стиля будущего прославленного писателя.

К этому нужно добавить и нечто, еще никем не сказанное. Очерки, статьи, хроники, воспоминания Золя в республиканских газетах накануне написания “Ругон-Маккаров” бесценны также для уточнения взглядов Золя на искусство, в их наиболее чистой, отточенной остротой политической ситуации осмысленности.

Война как синоним Империи – тема всей демократической печати. Золя снова выступил по поводу этой глубоко волновавшей страну проблемы резче других. За антивоенные статьи в “Ла Клош” его привлекли к судебной ответственности. Процесс не состоялся только из-за начала осады Парижа.

Давний враг грабительских войн, несущих смерть и разрушения народам (“Кровь”, “История Юлия Цезаря” и др.), Золя вопреки официальной пропаганде громил милитаризм Наполеона III. Через несколько дней после начала франко-прусской войны он поместил в газете Луи Ульбаха маленький очерк “Деревушка” (25.УП 1870), поразительный по своей трагической поэтичности и силе убеждения. Золя, пожалуй, впервые в этом крохотном наброске обнаружил новое свойство своего пылкого и лирического дарования – гражданственный пафос. “Деревушка” Золя – безвестный уголок страны, ставший историческим документом преступного уничтожения мирных тружеников, сегодня кажется прообразом Лидице и Орадура…

Рядом с убежденными республиканцами и демократами – Гюго, Жорж Санд, Мишле – Золя называет Бальзака, “Бальзака, который, как ему казалось, отрицал то, что они утверждали”. “…Сколь же велика мощь революции,- рассуждает Золя,- если она смогла подчинить себе такого человека помимо его воли и незаметно для него! Роялист стал демократом, католик вольнодумцем…”.

В этой статье Золя впервые выдвигает проблему формирования художественного гения под влиянием исторических условий и прогрессивных политических идей, а также проблему народности подлинного реализма.

Объективная правда истории подсказала Бальзаку, что не среди “испорченной до мозга костей” аристократии и не среди буржуа – “эгоистов, честолюбцев, жадных животных, настойчиво, упрямо подстерегающих свою долю добычи”, а среди народа “надо искать свободный и живой дух нации”. Гений находит себя в служении общественному прогрессу. Творчество Золя “полная жизни драма” и “грандиозный обвинительный акт, не имеющий себе равного ни в одной литературе”. “Революция не только сделала Бальзака бессознательным демократом, она сделала его также провидцем, пророком будущего”.