Годы детства и ученичества А. И. Солженицына

Александр Исаевич Солженицын родился 11 декабря 1918 г. в Кисловодске.
Отца своего, офицера царской армии Исаакия Солженицына, участника трагического похода генерала Самсонова в Восточную Пруссию в августе 1914 г. (начало Первой мировой войны), будущий писатель не увидел: отец погиб при загадочных обстоятельствах за несколько месяцев до рождения сына. Мать – Таисия Захаровна Щербак, дочь крупного землевладельца на Кубани, прекрасно знавшая иностранные (европейские) языки, стала главным воспитателем, умным другом и, видимо, советчиком-единомышленником

будущего создателя “Красного колеса”. “He матери родят нас, дом родит”, – сказал когда-то поэт Павел Васильев. Ho когда рухнул “дом”, когда для обоих родов – Солженицыных и Щербаков – настала пора гонений, бездомности, бесправия (“лишенства”, поражения в правах согласно суровой терминологии 20-30-х гг.), то роль матери-воспитательницы резко возрастает.

Таисия Захаровна была живой, активной памятью двух замечательных русских родов, бесценным – для будущего летописца – посланцем ушедшей, отвергнутой, зачастую просто унижаемой эпохи предреволюционной России.
Что

узнавал юный воспитанник ростовской школы – именно в Ростов в 1924 г. переехала Таисия Захаровна с сыном – от матери о прошлом?
Прежде всего мать не позволила угаснуть в ребенке – а вернее, исчезнуть, не родившись, – памяти об отце, о прошлом казачьего рода Солженицыных.
История отцовского рода была не просто увлекательна. Всю жизнь Солженицына-писателя будет волновать вопрос: “Как отбираются люди в народ?” Следует заметить, что в 20-30-е гг. господствовал официозный образ народа, “представителей народа” в литературе – народен был бунтарь Степан Разин или Емельян Пугачев, но вненародны были Рублев, Суворов и, скажем, Рахманинов. Еще более народен был угнетенный Павел Власов, но совершенно антинародны, скажем, “угнетатели” Турбины М. Булгакова, псевдонародными, реакционными считались и Платон Каратаев, и, естественно, Алеша Карамазов…
В рассказах матери, вошедших в ином виде в роман-хронику “Красное колесо”, отбор людей в народ свершался вне этих штампов, классовых границ, с какой-то иной, нравственно-духовной точки зрения.
“Из-под Воронежа откуда-то и вышли Лаженицыны. Дед Ефим, когда жив был, рассказывал, что на его пращура Филиппа напустился царь Петр – как смел поселиться инде без спросу, и выселил, и слободу их Бобровскую сжег, так осерчал. А дедова отца сослали из Воронежской губернии сюда (т. е. в Ставрополье. – В. Ч.) за бунт… однако тут кандалов не надели, и не в солдатское поселение, а распустили по дикой закумской степи, при казачьей Старой линии, и так они жили тут, никто никому, не жались по безземелью, на полоски степь не делили… окоренились”.
Народен и суровый царь Петр, и дерзкий мужик Ефим Солженицын.
“He по рождению, не по труду своих рук и не по крылам своей образованности отбираются люди в народ.
А – по душе” (“В круге первом”).
В процессе этого отбора по душе, по совести, по духовной красоте каждый человек ищет себя. Таким праведником, не менявшим в угоду другим убеждений, был, по рассказам матери, отец: в молодости он увлекался учением Л. Н. Толстого, в 1914 г. добровольцем пошел на фронт.
Другой казачий и крестьянский одновременно род – по материнской линии – в еще большей мере воплощал в себе для будущего писателя сложный образ народа, дух природной свободы, раскованности как истока “русской души”. Захар Щербак, его дед по матери, не просто владел обширной “экономией” на Кубани: он выучил дочь в Петербурге на Бестужевских курсах, вел дела в Ростове (не случайно именно туда и переехала Таисия Захаровна с сыном). Этот “плантатор” свою коммерческую карьеру начал с обзаведения “капиталом” в виде десятка овец, затем в трудовом рвении умножил его многократно.

И не стал “кровопийцей”, рабом копейки, не оторвался почти ни в чем от своих же крестьян, рабочих.
Былая православная Россия жила как бы под сенью объединяющего всех Креста. Во многих людях – крестьянах, купцах, студентах, в заводчиках, жертвовавших деньги на храмы, музеи и даже на революцию, – жила, как заметит позднее Солженицын, “простота… дослужебная, дочиновная, досословная, догосударственная, невежественно-природная простота” (“Красное колесо”). Эта соборность, общинность долго противостояла зловещему разделению народа на классы, на партии, сословия, противостояла организации борьбы между ними.
В 1941 г. Солженицын окончил Ростовский университет и выехал в Москву, чтобы сдать экзамены (за II курс) в Московском историко-философском литературном институте (МИФЛИ) и начать учебу в нем на очном отделении. Заочно он уже учился в этом институте с 1939 г. Ho едва он устроился в общежитии МИФЛИ (позднее писатель назовет этот замечательный институт – “Запорожская Сечь свободной мысли”), как услышал трагическую новость: бронированные армады Гитлера напали на Советский Союз, первые бомбы обрушились на мирные советские города! Начались “сороковые-роковые” (Д.

Самойлов).