Герой “сцен из деревенской жизни” А. П. Чехова “Дядя Ваня”
Иван Петрович Войницкий, “изящный, культурный человек”. Когда-то ради сестры, ныне покойной, Дядя Ваня отказался от своей доли наследства, затем на заработанные тяжелым однообразным трудом средства выкупил имение, расплатился с долгами и всю свою дальнейшую жизнь посвятил служению мужу сестры – светилу науки, профессору Серебрякову.
С выходом профессора в отставку и приездом его в деревню жизнь Д. В. “выбилась из колеи”. Для него наступила пора горьких открытий: “Человек ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве,
Он терзается мыслью, что его жизнь “потеряна безвозвратно, прошлое глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости”. Досада и раздражение Дядя Ваня находят выход в ненависти к профессору. Это чувство враждебности усиливает вспыхнувшая любовь к его молодой жене – Елене Андреевне, образованной, изящной женщине
Злобно-неприязненно отзывается Д. В. о прежнем кумире, не смущаясь присутствием Елены Андреевны. Надоедливо-однообразно преследует он ее разговорами о своей любви. Злится на “старую галку maman”, по-прежнему ослепленную блеском профессорского имени.
Мысль о неверно прожитой жизни становится навязчивой идеей Д. В. и провоцирует нервный срыв. Услышав о решении Серебрякова продать имение, Дядя Ваня в ослеплении ненависти обвиняет его: “Ты погубил мою жизнь… По твоей милости я истребил, уничтожил лучшие годы своей жизни!
Ты мой злейший враг!” Д. В. с ужасом открывает для себя, что Серебряков не имел цели “морочить” его и тем более “губить” его жизнь. В нем не было и нет “дурно направленной воли” (А. П. Скафтымов), а есть только потрясающая душевная глухота, позволявшая ему долгие годы принимать жертвенное служение Д. В. как должное, без всякого чувства благодарности. Этим Д. В. оскорблен больше всего: его личность “зачеркнута” профессором, отнесена к “деталям”, о которых он еще не подумал, составляя проект продажи имения.
Отчаяние Д. В. превышает его душевные силы: “Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский… Я зарапортовался!
Я с ума схожу…” Напряжение разряжается выстрелом в профессора Серебрякова, который сопровождается дурацкой репликой “Бац!”.
С горечью и чувством стыда вспоминает об этом позднее Д. В.: “Разыграть такого дурака: стрелять два раза и ни разу не попасть!” Нелепо, смехотворно заканчиваются и попытки найти виновного в ложно прожитой жизни, и несостоявшееся самоубийство, и не получившаяся запоздалая любовь.
Профессор с женой уезжают. Дядя Ваня следуя уговорам домашних, покорно прощается с ним: “Ты будешь аккуратно получать то же, что получал и раньше. Все будет по-старому”.
Он вместе с любимой племянницей Соней садится за работу и, щелкая на счетах, безрадостно подсчитывает: “И старого долга осталось два семьдесят пять… Масла постного 20 фунтов… гречневой крупы…” Мелочность итогов подчеркивает ничтожность содержания продолжающейся жизни Д. В.- жизни, не одухотворенной никакой большой идеей, но – в отличие от прежних лет – уже лишенной всякого ложного самообольщения.
Астров, ближайший друг Д. В., определяет их положение – двух единственно поря-
Дочных, интеллигентных людей во всем уезде – как “безнадежное”. Утешительная философия Сони о “небе в алмазах” и отдыхе в загробной жизни не может смягчить тяжести жизни и душевной боли Д. В.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...