Гармония внутреннего мира, душевная чистота Татьяны

Для Пушкина Татьяна – “милый идеал”. Автор не скрывает своей симпатии к героине, подчеркивая ее искренность, глубину чувств и переживаний, простодушие и преданность любви, высоту и чистоту ее моральных принципов. Характер Татьяны, как и характер Онегина, представленный в развитии, в динамике.

Если Онегин был в детстве и юности как все, а “непоследовательную странность” нашел вследствие разочарования в “однообразной и пестрой” жизни “всех”, то Татьяна с детства казалась странной, ее уже тогда не интересовали приемлемые

для девушек ее круга занятия: “Она в семье своей родной /Казалась девочкой чужой”; “в толпе детей играть и прыгать не хотела”; “Но куклы даже в эти годы Татьяна в руки не брала”; “И были детские проказы Ей чужды”; “Ее изнеженные пальцы не знали игл”; и т. д. Задумчивость и напряженная внутренняя работа отличают Татьяну от сестры. “Знаками” этой работы является органическая близость к родной природе (“Она любила на балконе Предупреждать зари восход…”), интерес к необыкновенному (“страшные рассказы зимой в темноте ночей Пленяли больше сердце ей…”) и ранняя увлеченность романами (“Ей рано нравились романы…”). Все это в культуре 1820- х годов воспринималось как признаки романтической героини.

Параллель Татьяны с маменькой, с ее увлечением в молодости романами Ричардсона, носит контрастно-иронический характер. Прасковья Ларина “была от Ричардсона без ума” потому, что это было модным в 1790-е годы:

Она любила Ричардсона Не потому, чтобы прочла, Не потому, чтоб Грандисона Она Ловласу предпочла; Но в старину княжна Алина, Ее московская кузина, Твердила часто ей об них. (Строфа XXX второй главы).

Весь сюжет матери Татьяны Лариной – это история того, как пережив модные увлечения, она превратилась в типичную провинциальную помещицу, занятую хозяйством, которая живет по законам простонародного быта (“Они хранили в жизни мирной Привычки милой старины…”; строфы XXXII-XXXV). Нетрудно заметить в этой истории параллель с прозаичным вариантом возможной судьбы Ленского. Что касается духовной жизни Татьяны, то она контрастна к истории маменьки.

Мысли и поведение Татьяны по-настоящему литературные, поскольку она “знание света и жизни черпает из книжек”, как сказано об уездных барышнях в “Барышне-крестьянке”, героиня которой Лиза Муромская близкая “Татьяниному” типу героинь. Появление Онегина в доме Лариных дало толчок воображению юной мечтательницы:

Давно ее воображенье, Сгорая печалью и тоской, Алкало пищи роковой; Давно сердечное томленье Теснило ей младую грудь; Душа ждала… кого-нибудь, И дождалась… Открылись очи; Она сказала: это он! (Строфы третьей главы).

Чувства Татьяны глубокие и искренние, но они выражены через литературу и предлагаемые в ней сюжеты. По законам литературы, а не жизни, она пишет письмо Онегину, но искренность чувства предоставляет ей оригинальности и зрелости, что умышленно подчеркнуто Пушкиным:

И слов любезную небрежность? Кто ей внушил умильный вздор, Безумный сердца разговор, И увлекательный, и вредный? Я не могу понять… (Строфа XXXI).

Уже речь шла о том, что Татьяна конструирует вид Онегина по литературным героям и допускает два варианта развития своей судьбы – счастливый и губительный:

Кто ты, мой ангел иль хранитель, Или коварный искуситель: Мои сомненья разреши.

Однако Онегин повел себя по законам жизни, а не литературы, что именно и привело к смятению героини. Она не может ни понять, ни принять подобный тип поведения, не понимает его источников и сути.

Обратим внимание на то, что в седьмом разделе, посещая кабинет Онегина, Татьяна старается постигнуть суть его личности снова-таки по литературе – по библиотеке героя, книгам, которые он читал, “по чертам его карандаша” на полях книг.

“И ей открылся мир иной”,- отметил Пушкин. “Другой” потому, что в отличие от сентиментальных и просветительских романов XVIII столетия, на которых выросла героиня, библиотека Онегина содержала романтическую литературу – произведения Байрона (“певца Гяура и Жуана”) и “два-три романа” о “современном человеке”, т. е., как видно из черновых вариантов строфы, романы “Мельмот-Скиталец” Метьюрина, “Рене” Шатобриана, “Адольф” Б. Констана, “весь Вальтер Скотт”. Титанические образы зла, с одной стороны, и повседневный вид светского эгоизма, морального подчинения никчемному столетию, с другой,- вот что открыла библиотека Онегина Татьяне. Теперь для нее Онегин вписывается в другую парадигму – “современного человека”. И на какой-то момент Татьяна заподозрила своего “героя” в литературности:

И начинает понемногу Моя Татьяна понимать Теперь яснее – слава богу Того, по запятых она вздыхать Осуждена судьбою властной: Чудак печальный и опасный, Созданье ада иль неб, Сей ангел, сей надменный бес, Что же он? Ужели подражанье, Ничтожный призрак, иль еще Москвич в Гарольдовом плаще, Чужих причуд истолкованье, Слов модных полный лексикон?.. Уж не пародия ли он? (Строфа XXIV седьмой главы).

Онегин – не пародия. Но у Татьяны возникло такое впечатление через несоответствие “современного человека” его моральным принципам.

Лучшее понимание Онегина не вылечило Татьяну от любви к нему, но убедило в невозможности своего счастья с ним. Это, в свою очередь, заставило героиню сделать свободный выбор:

Меня со слезами заклинаний Молила мать; для бедной Тани Все были жребии равны… Я вышла замуж.

Слова Татьяны в последнем монологе “Но я другому отдана; Я буду век ему верна”,- новость для Онегина, но не для читателя: здесь героиня лишь подтвердила выбор, сделанный раньше. В этом выборе национальные черты героини (“Татьяна – русская душой…”) проявились даже ярче, чем в близости ее к природе, в любви к гаданиям и т. д.

Но в последней главе Татьяна возникает значительно другой в сравнении с предыдущими главами:

Как изменилася Татьяна! Как твердо в роль свою вошла! Как утеснительного сана Приемы скоро приняла!

Кто бы смел искать девчонки нежной В сей величавой, в сей небрежной Законодательнице зал? (Строфа XXVIII).

До сих пор научные работники спорят о том, сохранила ли Татьяна-княгиня свой бывший духовный вид, или в ней под влиянием светского общества произошла “коррозия” чувств. Ведь ее “урок Онегину” полный несправедливых укоров и предположений. Татьяна видит в любви героя лишь светскую интригу, не понимает или не хочет понять глубины его чувства, которое для нее лишь “мелкое чувство”.

Но с другой стороны, “законодательница залов” – для Татьяны “роль”. Не только по авторскому определению, но за внутренней дистанцией, которая отделяет духовные устремления героини от того образа жизни, который она добровольно согласилась принять. Считая новую для себя жизнь “маскарадом”, что не имеет моральной ценности и содержания, снимая маску лишь наедине с собой, Татьяна тем не менее безупречная как “равнодушная княгиня” и “законодательница залов”.

Тем самым Пушкин показал естественность глубокой и самобытной личности в любой принятой роли. Именно естественность и неординарность поставили Татьяну на особое место в светском круге, что проявляется из описания Татьяны-княгини с отрицательными признаками.

Однако не влияние светского общества, а высокое моральное чувство, которое не позволяет ей обидеть любовь и доверие мужа и заставляет испытывать удивление тому, как этого не понимает Онегин, с его “сердцем и умом”, предопределяет “урок” Татьяны и его известную несправедливость.

По любовной коллизии романа возникают намного более широкие духовно-философские проблемы. О. Н. Куприянова справедливо писала. “Высокий и сформированный на европейский порядок интеллект Онегина и “русская душа” Татьяны, ее здоровое и общее с народом моральное чувство – это первая художественная персонификация тех духовных полярностей национальной жизни, примирение которых выступит у наследников Пушкина, и с особой остротой у Достоевского, важной задачей и всемирно-исторической миссией русской культуры”.