Функции детали в романах Стендаля
Один из наиболее общих моментов в конструкции буржуазного реалистического романа почти на всем протяжении его истории от Сервантеса через Филдинга, через Бальзака и Флобера до Пруста – это противопоставление “героя” и “общества”, проверка второго первым, критика общества через поведение героя. У Сстендаля этот момент особенно заострен. В “Красном и черном”, “Пармском монастыре”, “Люсьене Левене” существуют как бы две взаимоотносящиеся и взаимопроникающие, но своеобразно обособленные сферы: “сфера социальной
Первая охватывает все многообразие и конкретность действительности, о которой в данном случае идет речь.
В ней, в этой “сфере практики”, оперируют, как в своей среде, как у себя дома, все враги главного героя, все отрицательные персонажи: здесь плетутся все интриги, здесь группируется и организуется все “сопротивление среды”, все то, что мешает герою реализовать свои претензии к жизни. Именно здесь и обнаруживается вся глубина стендалевского понимания вещей и отношений эпохи. В “Красном и черном” – это дом и вся среда де ля Молей,
В “Люсьене Левене” разоблачены аристократы, “осколки разбитого вдребезги” мертвого феодализма; затем в романе показан Париж эпохи Июльской монархии. Здесь проходит служебная карьера Люсьена, перипетии которой показывают бессилие, трусость и ничтожество министров Луи-Филиппа, раскрывают всю систему “политической игры”, основанную на мошенничествах, подкупах и провокации.
Для этих персонажей, как и для героев “практической сферы”, полностью действительна социальная характеристика, классовые мотивировки поведения; они делают то же дело, что и отрицательные персонажи: Моска – министр самодержавного герцога, банкир Левен – один из заправил июльского режима. Все же они как бы над “практикой”, выше ее. Что касается главного героя, то он выделен из среды, из общества с особой демонстративностью. Конечно, Жюльен Сорель – это “юноша из низов”, пробивающий себе дорогу, стремящийся сделать карьеру в закрытом для него обществе эпохи Реставрации; конечно, Фабриций – итальянский нобиле и кандидат в князья церкви; конечно, Люсьен Левен – банкирский сын, молодой буржуа, конквистадором вступающий в жизнь.
Но существенно в них не это. Существенно то, что отличает их от действительности: исключительный ум, пленяющее всех очарование, ловкость и главное – способность к “страстной жизни”. Любовные переживания и авантюры Жюльена, Фабриция, молодого Левена по-особому значительны: они больше, чем что-либо иное, освобождают стендалевского героя от абсолютной обусловленности окружающей его средой, превращают в идеального “естественного человека” и тем самым заостряют критическую установку романов С.: здесь “естественный человек”, “страстный характер” особенно резко противопоставляется практической сфере, и авторский суд над нею оказывается особенно беспощадным.
Вот почему даже само участие в этой общественной практике меньше загрязняет Жюльена Сореля, Люсьена Левена и Фабриция, чем Моску или банкира Левена: Жюльен Сорель служит монархистам, Люсьен – лицемерит, притворствует среди аристократов Нанси и принимает участие в политических махинациях бюрократов июльского режима, – они пользуются самыми низменными методами самоутверждения, но все время остаются внутренне свободными от “практической сферы”; они не копошатся в ней, а используют ее, они – люди Ренессанса, для них не писаны нормы, они сами – норма. И потому же бескорыстная страсть любви оказывается сильнее таких низводящих их страстей, как честолюбие и завоевательные инстинкты (в широком смысле слова). Мы не знаем, каким был ненайденный конец “Люсьена Левена”, и можем только констатировать, что образ Люсьена развивался по тем же направлениям, по тем же линиям, что и образы Жюльена и Фабриция. Однако нельзя не отметить, что Люсьен Левен в бо́льшей степени буржуа, человек XIX столетия.
Есть в его “внешней истории” ряд черт, роднящих ее с биографиями преуспевающих карьеристов Бальзака: этим Люсьен резко отличается и от Фабриция, аристократа, романтически-отвлеченного “страстного человека”, и от плебея и демократа Жюльена. Вместе с тем конечно из этого не следует, что С. амнистировал здесь буржуазную действительность.
Наоборот, еще раз, по примеру “Пармского монастыря” и “Красного и черного”, показав с беспощадной правдивостью мракобесие и гниль феодальной реакции (монархисты и аристократы Нанси), Стендаль разоблачил буржуазную общественную практику (Париж и провинция Июльской монархии).
Идеологией радикального гуманизма проникнуты также и сочинения С. об искусстве, гл. обр. “История живописи в Италии” (где, в частности, С. один из первых стремится вскрыть социальную закономерность в истории искусства) и “Салон 1824 г.” (где С. выступил в защиту романтизма как “новой школы”, одушевленной принципами естественности, свободы и народности). То же найдем мы и в его путевых впечатлениях – записках об Италии: “Рим, Неаполь, Флоренция”, где С. изучает итальянский характер, культуру, даже пейзаж как стихию благородной естественности; записки С. об Италии проникнуты также глубочайшей симпатией к итальянцам как нации, угнетенной австро-венгерским феодализмом, жаждущей освобождения; книга эта недаром рассматривалась австрийскими властями как враждебная и крамольная, несмотря на всю ту осторожность в политических высказываниях, к-рую вынужден был проявлять ее автор. Наконец в том же духе гуманизма выдержан трактат С. “О любви”.
Он представляет собою исследование психологии и нравов, заостренное в защиту свободы и естественности чувства против извращающих его условностей и предрассудков.
Несмотря на романтическую исключительность героя, творчество С. наряду с “Человеческой комедией” Бальзака – величайшее достижение французского реализма XIX в., высшая ступень его, какой оно не достигало впоследствии ни у Флобера, ни у Золя или других представителей натуралистической школы. Более того, превращая своего героя в норму, в критерий оценки, С. становится на ту точку зрения, с которой ему удается выявить всю уродливость современной ему буржуазной действительности.
Мимо творческого наследия С. не может пройти ни создающаяся на советской почве лит-ра социалистического реализма, ни революционная литература Запада, стремящаяся к подлинно правдивому отображению противоречий современного капитализма и поисков революционного выхода из этих противоречий.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...