Фантастика в повестях Н. В. Гоголя

Николай Васильевич Гоголь – совершенно уникальный писатель, не похожий на других мастеров слова. В его творчестве много поразительного, вызывающего восхищение и удивление: смешное переплетается с трагическим, фантастическое с реальным. Уже давно установлено, что основа комического у Гоголя – это карнавальность, то есть такая ситуация, когда герои как бы надевают маски, проявляют непривычные свойства, меняются местами и все кажется перепутанным, перемешанным.

На этой основе и возникает очень своеобразная гоголевская фантастика,

уходящая корнями в глубины народной культуры.
Гоголь вошел в русскую литературу как автор сборника “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Материал повестей поистине неисчерпаем: это устные рассказы, легенды, байки и на современные, и на исторические темы. “Лишь бы слушали да читали, – говорит пасечник Рудый Панько в предисловии к первой части сборника, – а у меня, пожалуй, – лень только проклятая рыться, – наберется и на десять таких книжек”.
Прошлое в “Вечерах…” предстает в ореоле сказочного и чудесного. В нем писатель увидел стихийную игру добрых и злых сил, нравственно здоровых
людей, не затронутых духом наживы, прагматизма и душевной ленью. Здесь гоголь изображает малороссийскую народно-праздничную, ярмарочную жизнь.
Праздник с его атмосферой вольности и веселья, связанные с ним поверья и приключения выводят людей из рамок привычного существования, делая невозможное возможным. Заключаются ранее невозможные браки (“Сорочинская ярмарка”, “Майская ночь”, “Ночь перед Рождеством”), активизируется всякая нечисть: черти и ведьмы искушают людей, стремясь помешать им.
Праздник в гоголевских повестях – это всевозможные превращения, переодевания, мистификации, разоблачение тайн. Смех Гоголя в “Вечерах…” – это подлинное веселье, основанное на сочном народном юморе. Ему доступно выразить в слове комические противоречия и несообразности, которых немало и в атмосфере праздника, и в обычной повседневной жизни.
Своеобразие художественного мира повестей связано, в первую очередь, с широким использованием фольклорных традиций: именно в народных сказаниях, полу-языческих легендах и преданиях Гоголь нашел темы и сюжеты для своих произведений. Он использовал поверье о папоротнике, расцветающем в ночь накануне Ивана Купала; предание о таинственных кладах, о продаже души черту, о полетах и превращениях ведьм и многое, многое другое. В целом ряде его повестей и рассказов действуют мифологические персонажи: колдуны и ведьмы, оборотни и русалки и, конечно, черт, проделкам которого народное суеверие готово приписать всякое недоброе дело.
“Вечера…” – книга поистине фантастических происшествий. Фантастическое для Гоголя – одна из важнейших сторон народного миросозерцания. Реальность и фантастика причудливо переплетаются в представлениях народа о прошлом и настоящем, о добре и зле.

Склонность к легендарно-фантастическому мышлению писатель считал показателем духовного здоровья людей.
Фантастика в “Вечерах…” этнографически достоверна. Герои и рассказчики невероятных историй верят, что вся область непознанного населена нечестью, а сами “демонологические” персонажи показаны Гоголем в сниженном, обытовленном обличье. Они тоже “малороссияне”, только живут на своей “территории”, время от времени дурача обычных людей, вмешиваясь в их быт, празднуя и играя вместе с ними.
Например, ведьмы в “Пропавшей грамоте” играют в дурачка, предлагая деду рассказчика сыграть с ними и вернуть, если повезет, свою шапку. Черт в повести “Ночь перед Рождеством” выглядит как “настоящий губернский стряпчий в мундире”. Он хватает месяц и обжигается, дует на руку, словно человек, случайно схватившийся за раскаленную сковороду.

Объяснясь в любви “несравненной Солохе”, черт “целовал ее руку с такими ужимками, как заседатель у поповны”. Сама Солоха не только ведьма, но еще и поселянка, алчная и любящая поклонников.
Народная фантастика переплетена с реальностью, проясняя отношения между людьми, разделяя добро и зло. Как правило, герои в первом сборнике Гоголя побеждают зло. Торжество человека над злом – фольклорный мотив.

Писатель наполнил его новым содержанием: он утверждал мощь и силу человеческого духа, способного обуздать темные, злые силы, которые хозяйничают в природе и вмешиваются в жизнь людей.
Второй период творчества Гоголя открылся своеобразным “прологом” – “петербургскими” повестями “Невский проспект”, “Записки сумасшедшего” и “Портрет”, которые вошли в сборник “Арабески”. Название этого сборника автор пояснял так: “Сумбур, смесь, каша”. Действительно, сюда вошел разнообразный материал: кроме повестей и рассказов, здесь же помещены статьи, эссе на разную тематику.
Появившиеся в этом сборнике первые три из “петербургских” повестей как бы связывают разные периоды творчества писателя: “Арабески” вышли в 1835 году, а последняя повесть, завершающая цикл “петербургских” повестей, “Шинель” была написана уже в 1842 году.
Все эти повести, различные по сюжету, тематике, героям, объединены местом действия – Петербургом. С ним в творчество писателя входит тема большого города и жизни в нем человека. Но для писателя Петербург – это не просто географическое пространство. Он создал яркий образ-символ города, одновременно реального и призрачного, фантастического.

В судьбах героев, в заурядных и невероятных происшествиях их жизни, в молве, слухах и легендах, которыми насыщен сам воздух города, Гоголь находит зеркальное отражение петербургской “фантасмагории”. В Петербурге реальность и фантастика легко меняются местами. Повседневная жизнь и судьбы обитателей города – на грани правдоподобного и чудесного.

Невероятное вдруг становится настолько реальным, что человек не выдерживает этого – он сходит с ума, заболевает и даже умирает.
Петербург Гоголя – город невероятных происшествий, призрачно-абсурдной жизни, фантастических событий и идеалов. В нем возможны любые метаморфозы. Живое превращается в вещь, марионетку (таковы обитатели аристократического Невского проспекта). Вещь, предмет или часть тела становится “лицом”, важной персоной, иногда даже с высоким чином (например, нос, пропавший у коллежского асессора Ковалева, имеет чин статского советника).

Город обезличивает людей, искажает добрые их качества, выпячивает дурное, до неузнаваемости меняя их облик.
В повестях “Нос” и “Шинель” изображены два полюса петербургской жизни: абсурдная фантасмагория и будничная реальность. Эти полюса, однако, не столь далеки друг от друга, как может показаться на первый взгляд. В основе сюжета “Носа” лежит самая фантастическая из всех городских “историй”. Гоголевская фантастика в этом произведении принципиально отличается от народно-поэтической фантастики в “Вечерах…”.

Здесь нет источника фантастического: нос – часть петербургской мифологии, возникшей без вмешательства потусторонних сил. Это мифология особая – бюрократическая, порожденная всесильным невидимкой – “электричеством” чина.
Нос ведет себя так, как подобает “значительному лицу”, имеющему чин статского советника: молится в Казанском соборе, прогуливается по невскому проспекту, заезжает в департамент, делает визиты, собирается по чужому паспорту уехать в Ригу. Откуда он взялся, никого, в том числе и автора, не интересует. Можно даже предположить, что он “с луны упал”, ведь по-мнению Поприщина безумца из “Записок сумасшедшего”, “луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге”, а населена носами. Любое, даже самое бредовое, предположение не исключается.

Главное в другом – в “двуликости” носа. По одним признакам, это точно реальный нос майора Ковалева, Но второй “лик” носа – социальный, который по чину стоит выше своего хозяина, потому что чин видят, а человека – нет. Фантастика в “Носе” – тайна, которой нет нигде и которая везде.

Это странная ирреальность петербургской жизни, в которой любое бредовое видение неотличимо от реальности.
В “Шинели” же “маленький человек”, “вечный титулярный советник” Акакий Акакиевич Башмачкин становится частью петербургской мифологии, привидением, фантастическим мстителем, который наводит ужас на “значительных лиц”. Казалось бы, вполне обычная, бытовая история – о том, как была украдена новая шинель, – вырастает не только в ярко социальную повесть о взаимоотношениях в бюрократической системе петербургской жизни “маленького человека” и “значительного лица”, но перерастает в произведение-загадку, ставящее вопрос: что такое человек, как и зачем он живет, с чем сталкивается в окружающем его мире.
Вопрос этот остается открытым, как и фантастический финал повести. Кто такой призрак, наконец, нашедший “своего” генерала и навсегда исчезнувший после того, как сорвал с него шинель? Это мертвец, мстящий за обиду живого человека; больная совесть генерала, создающего в своем мозгу образ обиженного им, погибшего в результате этого человека?

А может, это только художественный прием, “причудливый парадокс”, как считал Владимир Набоков, утверждая что “человек, которого приняли за бесшинельный призрак Акакия Акакиевича – ведь это человек, укравший у него шинель”?
Как бы то ни было, вместе с усатым привидением в темноту города уходит и весь фантастический гротеск, разрешаясь в смехе. Но остается вполне реальный и очень серьезный вопрос: как в этом абсурдном мире, мире алогизма, причудливых сплетений, фантастических историй, претендующих быть вполне реальными ситуациями обычной жизни, как в этом мире человек может отстоять свое подлинное лицо, сохранить живую душу? Ответ на этот вопрос Гоголь будет искать до конца своей жизни, используя для этого уже совсем иные художественный средства.
Но гоголевская фантастика навсегда стала достоянием не только русской, но и мировой литеразуры, вошла в ее золотой фонд. Современное искусство открыто признает Гоголя своим наставником. Емкость, разящая сила смеха парадоксально соединены в его творчестве с трагическим потрясением. Гоголь как бы обнаружил общий корень трагического и комического.

Эхо Гоголя в искусстве слышится и в романах Булгакова, и в пьесах Маяковского, и в фантасмагориях Кафки. Пройдут году, но загадка гоголевского смеха останется для новых поколений его читателей и последователей.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (3 votes, average: 2.33 out of 5)
Loading...

Фантастика в повестях Н. В. Гоголя