Фамусовское общество и люди фамусовского круга

Срывая все и всяческие маски, с огромной обличительной силой Грибоедов рисует действительный облик дворянско-крепост-нического общества, в котором люди ценились по числу принадлежащих им крепостных рабов. В этом обществе, лишенном чести и достоинства, задавали тон “знатные негодяи”, которые грабительством добывали себе почести и богатство, “зловещие старухи” вроде Хлестовой, шулера и доносчики загорецкие, распространители сплетен, мракобесы, гонители просвещения. Люди фамусовского круга – корыстолюбцы, эгоисты – проводят

свое время в светских развлечениях, пошлых интригах, сплетнях, злоязычии. Как справедливо говорит Герцен, автор видел собственными глазами эти “призраки сановников в отставке, прикрывающие орденами и звездами целые бездны неспособности, невежества, тщеславия, угодливости, надменности, низости и даже легкомыслия.

И вокруг этих “покойников, которых забыли похоронить”, целый мир клиентов, интриганов, тунеядцев, ведущих жизнь, преисполненную формализма, этикета и лишенную всякого общественного интереса”.

В современной критике “Горя от ума” наметилась попытка принизить дом Фамусова

до “закоулка Москвы” и в связи с этим переоценка тех постановок комедии, в которых дом Фамусова изображают подобным вельможному особняку с колонным залом и сверкающими люстрами. Конечно, быт вельможной Москвы не соответствовал ни чину, ни званию, ни должностному положению Фамусова, однако дом его и не закоулок, и ставить положение Фамусова ниже положения Фомы Фомича, “начальника отделения” какого-то ведомства, значит необоснованно превращать его из барина в мелкого чиновника. Дом Фамусова по рангу своему в московском дворянском обществе можно было бы сравнить с домом Ростовых в “Войне и мире” Л. Толстого, которые тоже были не очень вхожи в вельможный мир. Да и общественная драма Чацкого резко бы снизилась, имей он своим антиподом не представителя барской Москвы, а лишь ее закоулка.

Он и сам восклицает: “Вон из Москвы…”, тем самым, связывая фамусовщину с Москвой в целом.

Фамусовское общество имеет свою идеологию, устоявшийся быт, свои, конечно, крепостнические, и все же проникнутые искренним убеждением в превосходстве взгляды. Уверенность, что иного образа жизни, иных жизненных стремлений, кроме богатства, высокого положения в обществе, власти и влияния, и быть не может у всякого здравомыслящего человека. Оно искренно не понимает, как, вместо того чтобы получить очередной чин или награду, человек их среды отправляется в деревню читать книги или увлекаться химией.

Это не монстры, а типичные представители барской психологии и морали допожарной Москвы.

Они убежденно гордятся собой, считают себя солью земли, столпами общества, избранными представителями нации. Декабрист Якушкин говорит о помещиках-крепостниках: “По их мнению, Россия держалась одним только благородным сословием”. “Ведь только здесь и дорожат дворянством”,- говорит Фамусов о барской Москве. Несоответствие между претензиями этих господ и их общественной никчемностью выявлено с предельной остротой в сарказмах Чацкого. Его обличительные речи достигают высокого и благородного пафоса, когда он вступается за обездоленных и несчастных крепостных крестьян, чье бесправное положение и тяжелый подневольный труд были основой благополучия и паразитической жизни фамусовекого общества.

Антикрепостнический пафос грибоедовской сатиры восходит к обличительной традиции Фонвизина и Радищева. Изображение фамусовекого общества явилось, говоря словами Белинского, “энергическим… протестом против гнусной российской действительности, против чиновников, взяточников, бар-развратников, против… светского общества, против невежества, добровольного холопства и пр., и пр., и пр.” . Но Чацкий метил и выше. Его слова:

Есть па земле такие превращенья Правлений, климатов, и нравов, и умов; Есть люди важные, слыли за дураков: Иной по армии, иной плохим поэтом, Иной… Боюсь назвать, но признаны всем светом, Особенно в последние года, Что стали умны хоть куда…

“явно полны намеков на каких-то сегодняшних деятелей, и притом людей весьма значительных. Но даже если мы не будем пытаться разгадать имена важных людей, слывших раньше за дураков, а затем невероятно возвысившихся, в словах Чацкого нельзя не заметить нескрываемой горечи разочарования в Александре I, заявлявшем на международном конгрессе 1820 г. всем реакционным единомышленникам в Европе, что он “совершенно изменился” и что, продолжая “любить конституционные учреждения” (“…всякий порядочный человек должен любить их, но…”), сомневается в том, что их можно вводить “безразлично у всех народов. Не все народы готовы в равной степени к их восприятию”.

“Тот, которым восхищалась Европа и который был для России некогда надеждою,- как он переменился!.. Теперь нельзя предвидеть ничего хорошего для России”. Так писал брату приятель Грибоедова – Н. И. Тургенев.

Это был общий для всей молодежи вывод, и именно его (весьма осторожно из-за цензуры) выразил Грибоедов словами Чацкого о превращениях… правлений. И слово иной, после которого поставил многоточие, едва ли не имеет в виду самого императора Александра I. Россия того времени представлена в комедии снизу доверху.

Это…враг исканий, Не требуя ни мест, ни повышемья в чин, В науки он вперит ум, алчущий познаний, Или в душе его сам бог возбудит жар К искусствам творческим, высоким и прекрасным…

Среди “алчущих познаний” был и уже упомянутый двоюродный брат Скалозуба, отказавшийся от чинов и отправившийся в деревню, и князь Федор – химик и ботаник, который “чинов не хочет знать” и чуждается пустой, светской среды, и профессора педагогического института, упражняющиеся “в расколах и безверье”, и та передовая молодежь, от имени которой говорит все время Чацкий. “Смело говорю,- пишет декабрист Каховский о сверстниках Чацкого, – что из тысячи молодых людей не найдется ста человек, которые бы не пылали страстью к свободе. И юноши, пламенея чистой, сильной любовью к благу отечества, к истинному просвещению, делаются мужами” . О том же говорят и многие другие декабристы. За Чацким стояло целое поколение передовой русской молодежи.

Что Чацкий не одинок, понимал и Фамусов. “Ужасный век!” – восклицает он.- “Нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений”. “Все умудрились не по летам”,- говорит он о молодежи, зараженной вольнодумством.