Фабульная канва сказки “Приключения Сидуана и Медерика” Золя

Сюжет, как это свойственно подобному типу произведений, почти отсутствует. Два приятеля Сидуан и Медерик бродят по свету в поисках “царства счастливых”, и, найдя его, остаются там навсегда. Излюбленный прием сатирико-фантастического жанра – контрастирование и гипербола – здесь воплощен уже в самих героях: колоссальном глупом и добродушном Сидуане, крошечном изящном и мудром Медерике.

Отсюда возникает ряд комических возможностей: юмористическая биография друзей, имеющая одновременно и аллегорическое значение, словесные шутки,

построенные на несоответствии (Медерик обращается к огромному Сидуану не иначе, как: “моя крошка”, “малютка”), и длинная вереница комических ситуаций (Медерик, удобно расположусь, путешествует в ухе Сидуана; когда великана избрали в Египте королем, Медерик, никем не замеченный, произносит за него речи – гора говорит тоненьким, звонким голоском птички; нос Сидуана принимают за скалу, он переносит горы, изменяет климат стран и т. д.). Напоминая Свифта, Рабле и их народные источники, забавно описываются костюмы великана, ведется своеобразная игра в правдоподобие. Несмотря на некоторую риторичность и растянутость, интересны остроумные рассуждения Медерика, к содержанию которых обратимся позже, а также иронически-поучительная манера авторского изложения. Очаровательны портреты героев, не лишенные психологической тонкости и описательного таланта: “На расстоянии ста шагов Сидуан походил немного на тополь, если бы не его слишком высокий рост и слишком плотная фигура.

В пятидесяти шагах можно было прекрасно разглядеть его самодовольную улыбку, большие голубые глаза навыкате, его огромные кулаки, которыми он застенчиво и смущенно размахивал – К двадцати пяти – его признавали не колеблясь сердечным малым, сильным, как целая армия, но глупым как пень.

Маленький Медерик в свою очередь по росту очень напоминал салат,- я говорю о низкорослом салате. Но, заметив его тонкие, подвижные губы, высокий, чистый лоб, изящный поклон и легкую походку, в нем охотно признавали больше ума, чем в ученых мозгах сорока великих мужей. Его круглые, как у синицы, глаза метали взгляды, пронизывающие, как стальные буравчики; это могло бы заставить считать его злым ребенком, если бы длинные светлые ресницы не прикрывали мягкой тенью лукавства и дерзости этих глаз.

Волосы его вились, и он смеялся таким добрым заразительным смехом, что нельзя было не полюбить его”.

Как и упомянутые выше классические образцы, “сказка” Золя – прежде всего политическая и философская сатира. Ошибаются критики, считающие, что повесть о “Приключениях Сидуана и Медерика” могла бы заменить “Сестру бедных” в детском сборнике, так как в ней больше детского, чем моралистического (Лепеллетье). И, вероятно, совсем из других соображений замалчивался в консервативном французском литературоведении ее анализ.

Сатирическая сторона здесь явно преобладает над развлекательной. И первая носит достаточно резкий характер.

Основной и постоянной мишенью критики по-прежнему служит монархия, ее отношения с народом, место и значение в обществе. Королевская власть непрочна, гнев народа и падение монархии естественны. “В стране вспыхнула революция” , и народ, доказывая свое могущество, ломал гербы, разрывал хоругви последнего царствования”,- пишет Золя. Огромные кулаки Сидуана заставлят Медерика думать об их “царском” предназначении.

Он издевается над рабской психологией народов, которые всегда “спешат припасть к царственным стопам” и из всех “утонченных развлечений” предпочитают – “здоровенные тумаки, пустые и звучные периоды королевских указов”. Уже Симплис восхищался умом лесных насекомых, которые говорили, что королей “вовсе не следовало бы иметь”. Здесь эта мысль развита с остротой, предвещающей республиканские убеждения автора “Карьеры Ругонов”. Стража нужна не для того, чтобы охранять короля от народа, но чтобы охранять народ от короля (гл.

V); бог не создавал особой расы, предназначенной быть наследственным властелином (гл. VII). В “царстве счастливых”, этом новом Эльдорадо, где нет ни “чинов”, ни “социальных ступеней”, “король мало по малу позабыл, что у него есть народ, народ, что у него есть король”. “Государи – это золоченые погремушки, которые дарит себе народ, чтобы радоваться и развлекаться, видя, как они блестят на солнце; но почти всегда эти погремушки режут и кусаются, словно стальные ножи, блестящими клинками которых матери тщетно пугают ребятишек” (гл.

VIII).

Не менее резко обрушивается молодой автор на войны, заставляющие народы перерезать друг другу горло во имя лживой “цивилизации” и личных интересов монархов, а также на социальное неравенство и частную собственность, которые плодят пресыщенных богачей и сотни тысяч голодных нищих (гл. XI). Все это, по его мнению, порождает в “цивилизованном” обществе стрчх и подлость, мешающие смотреть здраво на вещи.

Известно, что Золя в те годы стоял в стороне от политики, не вмешиваясь в партийную борьбу, но в V главе сказки о фантастических приключениях карлика и великана нельзя не увидеть откровенных намеков оппозиционера на французскую социально-политическую современность. Разбросанные по всему произведению сатирические выпады против монархии, войны и современного общественного строя вообще, здесь сконденсированы в шестичасовой речи Медерика, подозрительно напоминающей о политике Наполеона III. Медерик предлагает создать купленное и покорное императору министерство (“Мы не станем требовать от них крупных нравственных и умственных качеств, по мы будем требовать непременно, чтобы они обладали громким голосом и долго упражнялись в крике: “Да здравствует король!”), ввести полицейский террор (“Мы возлагаем самые большие надежды на некоторые законы, которые думаем провести: они позволят схватить человека за ворот и бросить его в реку без всяких объяснений…”), использовать продажную прессу, уничтожить оппозиционную печать и т. п.

Последнему вопросу Золя уделяет особое внимание. “Мы будем иметь также в услужении славные, маленькие, жирно оплачиваемые газетки, поющие нам хвалу, скрывающие наши недостатки, приписывающие нам больше добродетелей, чем святым в раю. Будут у нас и другие газеты, оплачиваемые гораздо дороже; они станут нападать на наши поступки, обсуждать нашу политику, но так неловко И плоско, что привлекут на нашу сторону всех умных и здравомыслящих людей… Что же касается газет, нами не оплачиваемых, они не смогут ни порицать, ни одобрять; любыми способами мы как можно скорей уничтожим их”,- говорит Медерик,- и это так близко к известной политике Луи Бонапарта в отношении прессы. “Мы должны будем также покровительствовать искусствам, так как нет великих царствований без великих артистов.

Чтобы их рождалось как можно больше, мы уничтожим свободу мысли. Быть может будет недурно назначить небольшую ренту писателям в отставке,- я говорю о тех, которые сумели составить состояние и могут держать патентованные лавочки прозы или стихов. Что же касается молодежи, не имеющей ничего, кроме таланта,- для нее будут приготовлены кровати в наших больницах”.

Последняя ироническая тирада – отзвук горьких мыслей переписки Золя о положении молодых честных и независимых талантов в современном обществе и о его личной судьбе.