Евангельские мотивы в романе Преступление и наказание

Евангельские мотивы в романе Достоевского “Преступление и наказание”

Достоевский был очень набожным человеком. Его религиозный путь был напряженным, воззрения неоднократно менялись, а вера прошла через многие сомнения. Во многом поэтому главный герой романа проходит тяжелый путь от безверия к вере, то есть одной из центральных идей в романе “Преступление и наказание” можно назвать идею обновления, поиска Бога и нравственного очищения.

Роман Достоевского буквально пронизан евангельскими сюжетами, образами и символикой.

Уже в названии отражено нарушение заповеди “не убий”, а завязка сюжета романа – убийство Алены Ивановны и ее сестры Лизаветы.

В основе произведения лежат евангельские заповеди и идеи.

Художественное мастерство автора держит читателей в напряжении. В произведении не просто рассказывается о состоянии преступника – вместе с героем читатель ощущает неотвратимость расплаты за содеянное зло. Раскольников в самом себе несет наказание за преступление, потому что душа не терпит духовного насилия над собой: “Разве я старушонку убил?

Я себя убил, а не старушонку!” – так проявляется мотив

нравственного самоубийства героя, преступившего христианскую заповедь. Еще до убийства, в самом начале романа, Раскольников предчувствует муки наказания, о чем свидетельствует первый сон героя, а после содеянного нравственные и физические страдания он переживает на протяжении всего произведения. Но Раскольникова ожидает не столько возмездие, сколько глубокое покаяние, участие в котором примут самые близкие ему люди.

Прозрение героя наступает в эпилоге: “Как это случилось, он и сам не знал он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта минута Их воскресила любовь”.

Центральная идея христианства – любовь к ближнему. В начале романа главный герой не откликается ни на любовь матери и сестры, ни на заботу Разумихина. Но на протяжении произведения происходит трансформация героя: он начинает более тонко чувствовать мир и людей, а в конце романа любит по- настоящему.

Возникает вопрос: за что Сонечка Мармеладова полюбила Раскольникова, заставила признаться в преступлении, посвятила ему свою жизнь, навещала на каторге? Ответ прост: она любит образ Христа в человеке, для нее человек, созданный по образу и подобию Божию, изначально хорош, поэтому она, узнав настоящую, живую душу Раскольникова, полную страдания и раскаяния, всячески поддерживает его, принося себя в жертву.

Мотивы страдания и сострадания как основы христианского сознания можно проследить на протяжении всего романа. Многие герои “Преступления и наказания” страдают осознанно. Например, Мармеладов женился из жалости на несчастной благородной вдове с тремя детьми, хотя понимал, что не сможет сделать ее счастливой. Его слова “меня распять надо, распять на кресте, а не жалеть!” говорят читателю о том, что герой ощущает собственную греховность и вину за жизнь своей семьи, а потому готов к величайшей жертве, вспоминая казнь Христа.

Готовый пожертвовать собой, он ждет от окружающих того, во имя чего испытал страдания Иисус – исцеления человечества, готового прощать и жалеть.

Красильщик Миколка, взявший на себя чужую вину, решает “страдание принять”, так как считает, что страдания облагораживают человека, очищают и приближают к Богу. Раскольников искупает страданием свое преступление и лишь на каторге чувствует духовное возрождение.

Очень важна символика чисел в романе, так как и здесь видны евангельские мотивы. Число “три” встречается в романе много раз: за 30 тысяч выкупила Свидригайлова Марфа Петровна; 30 копеек дала Соня Мармеладову на похмелье; три тысячи рублей Дуне не оставила Марфа Петровна. Во второй главе первой части Мармеладов говорит Раскольникову, что Соня “тридцать целковых молча выложила” Катерине Ивановне.

Эти тридцать целковых, очевидно, напомнили Мармеладову тридцать сребреников, которые, согласно Евангелию, Иуда получил за предательство Христа.

В той же главе встречается еще одно важное число – “одиннадцать”: в одиннадцатом часу идет главный герой к Мармеладовым, уходит от умершего Мармеладова, приходит к Соне, а затем – к Порфирию Петровичу. Здесь можно увидеть сходство с евангельской притчей о том, как хозяин виноградников вышел утром нанимать работников. Он нанимал их целый день, а вечером, когда пришло время раздавать плату, выяснилось, что и тем, кто проработал целый день, и тем, кто проработал всего час, хозяин заплатит одинаково.

Когда первые начали роптать, хозяин сказал: “Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных”.

В религиозном смысле расплата – наступление Царства Божьего, и автор этим подчеркивает, что Раскольникову еще не поздно признаться и покаяться.

В пятой главе той же части появляется еще одно очень символичное число романа – “семь”: произведение состоит из семи частей (6 частей и эпилог); Раскольников совершил преступление в семь часов; семь лет прожил Свидригайлов со своей женой; 730 шагов от дома Раскольникова до дома старухи. В евангельской символике число “семь” – символ святости, соединение божественного числа “три” с числом “четыре”, символизирующим мировой порядок и, кстати, также немаловажным в произведении: четыре дня Раскольников провел в болезни; на четвертый день Соня читает ему о воскрешении Лазаря, которое произошло через четыре дня после его смерти; в IV главе четвертой части Соня и Раскольников встречаются. Получается, что число “семь” – как бы союз Бога и человека.

Эпизод в эпилоге, когда на каторге “они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней” перекликается с библейской историей про Рахиль и Иакова: “И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее” (Быт. 29:20).

Возвращаясь к эпизоду, когда Соня читает Раскольникову Евангелие, можно сказать, что связь между Лазарем и главным героем прослеживается на протяжении всего романа: комната Раскольникова напоминает гроб, а убийство старухи – нравственная смерть героя; слова “ибо четыре дня, как он во гробе” (Ин. 11:17) становятся метафорой душевных и физических мук героя. Но, наверное, самое главное – это то, что Раскольникова, как и Лазаря, ждет воскрешение благодаря любви и вере ближнего.

Сам Достоевский о годах своей каторги писал так: “те четыре года считаю я за время, в которое я был похоронен живой и закрыт в гробу”, а “выход из каторги представлялся как светлое пробуждение и воскресение в новую жизнь”.

В IV главе пятой части романа читатель встречает еще один важный момент – обмен крестами. Соня, упрашивая Раскольникова взять крестик, говорит: “Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе”, – таким образом Соня как бы приняла жертвенную судьбу Лизаветы. Крест, который она предлагает Раскольникову, символизирует готовность Сони принести себя в жертву: “. вместе и крест понесем!”, – говорит она ему.

Раскольников, приняв крест, сделал бы, сам того не осознавая, первый шаг к своему будущему очищению и воскрешению, но он лишь отмахивается от этого предложения.

Дети в “Преступлении и наказании” получают роль невольных миссионеров. Поленька смягчает убийцу, возрождает в нем жажду жизни, когда обещает молиться за него. В романе есть фраза “А ведь дети – образ Христов”. Она означает, что в детях сохраняется образ Божий, который во взрослых искажен грехами.

В IV главе пятой части Достоевский говорит, что Раскольников смотрит на Соню “с тою же детскою улыбкой”, автор хочет подчеркнуть, что в “детскости” души героя он видит его спасение. У детей нет самолюбия, разницы между внутренним и внешним, во многих героях Достоевского сохранены детские черты: некая детскость есть в поведении Лизаветы, в облике Сони – глубоко верующего человека, мыслящего православными категориями, не смеющего осуждать других и во всем видящего Божий умысел. Достоевский считал, что кротость и смирение, присутствующие и в Сонечке, и в Лизавете, очень важны, так как человек, наделенный этими качествами, не держит зла на тех, кто его обижает, сохраняет свой внутренний мир в гармонии, не допускает зла до своей души.

Достоевский открывал новые евангельские глубины, христианскую диалектику, позволяющую в преступнике увидеть раскаявшегося христианина, а в проститутке – духовную чистоту “вечной Сонечки, на которой мир стоит”.