Эстетическое кредо Толстого в романе “Война и мир”

Пьер Безухов, если брать его образ в целом,- подлинный герой Толстого, потому что чувствует себя ответственным за общее устройство мира. Защитники добра должны объединиться, взяться за руки, чтобы противодействовать объединенным силам зла. Так Пьер был убежден в масонские свои времена, но, разочаровавшись в масонстве, после всех испытаний, в эпилоге отстаивает то же: “Мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и общей безопасности”.

Как справедливо сказано в книге С. Бочарова, “личная, собственная коллизия

для Пьера коллизия вообще бытия человека: кто прав, кто виноват?”.

В литературе о Толстом много спорили относительно Николая Ростова. Резко критически отнесся к этому образу Д. И. Писарев в статье “Старое барство”, напечатанной в февральском номере “Отечественных записок” за 1868 год, т. е. когда появилась лишь половина романа. Ординарность Николая Ростова, его неспособность думать и критиковать, готовность думать и поступать как все вызвали недовольство прогрессивно настроенного критика.

Писарев не находил сколько-нибудь существенной разницы между Николаем и карьеристом Борисом Друбецким

(статья Писарева должна была иметь продолжение; но летом 1868 года критик трагически погиб во время купанья). О Ростове здесь говорится: “Только поверхностный наблюдатель может, глядя на него, сохранять неопределенную надежду, что его нерастраченные силы на чем-нибудь хорошем сосредоточатся и к чему-нибудь дельному приложатся. Только поверхностный наблюдатель может, любуясь его живостью и пылкостью, оставлять в стороне вопрос о том, пригодится ли на что-нибудь эта живость и пылкость”.

Суждение резкое и несправедливое, хотя исторически объяснимое: Писареву нужно было обличить “старое барство”. От себя С. Г. Бочаров добавляет: “Даже фраза о “здравом смысле посредственности” не есть отрицательная характеристика Николая; слова эти отмечают в Ростове его обычность, качества человека “как все”, которых, мы помним, трагически недоставало Андрею Болконскому. Николай, так во многом проигрывающий рядом с князем Андреем, все же имеет и свой перевес в сравнении с ним…

Толстой отнюдь не склонен третировать среднего человека, как это делают часто авторы критических работ о Толстом; в сопоставлении жизненных опытов разных людей, каким является “Война и мир”, за Николаем есть своя особая правда, которую не исключает правда других, духовно высоких героев”.

Это рассуждение верно, по, видимо, не учитывает всего текста романа; вернее, эпилог С. Бочаров отсекает, как нечто не очень существенное, как “вероятную будущую возможность” конфликта. Нет, именно в эпилоге расставлены все окончательные акценты. Здесь Николай Ростов деятельный хозяин: выше всяких сельскохозяйственных орудий он ставит работника-мужика, любит этот народ, и Толстой, видно по всему, с ним согласен. Но временами Ростов не гнушается и рукоприкладством, за которое так горько укоряет его жена.

В нравственном отношении он понимает духовное превосходство жены и боится ее смерти (близкой, если учесть биографические прототипы). Ростов и теперь не намерен “рассуждать” и готов, если велит Аракчеев, пойти с эскадроном рубить тех, кто выступит против существующего строя.

Восстанавливая справедливость относительно Николая Ростова, нужно помнить, что симпатии Толстого никогда не были в этом пункте на его стороне. Всю жизнь создатель “Войны и мира” был за декабристов, правда своим остро проницательным взглядом уже в 60-е годы разглядев, что собственно с народом они были связаны слабо, хотя и действовали во имя народных прав. Читатель расстается с Николаем Ростовым, провожаемым женой: “Графине Марье хотелось сказать ему, что не о едином хлебе сыт будет человек, что он слишком много приписывает важности этим делам; но она знала, что этого говорить не нужно и бесполезно”.

Пройдет всего несколько лет, и в романе “Анна Каренина” владеть землею и трудиться на ней будет совсем другой герой – Константин Левин, гораздо более близкий Пьеру, чем Николаю. Брата Николая, Петю, нельзя, пожалуй, отнести к основным образам. Но приходится остановиться и на нем, поскольку недавно предложена довольно спорная интерпретация.

Да, в философии истории Толстой отвергал волюнтаризм. И осудил, развенчал его на примере Наполеона. Но юный Петя Ростов, одержимый любовью к отечеству, к воинскому подвигу, – какой же тут волюнтаризм?

И разве может мальчик думать прежде всего об опасности, когда он рвется совершить что-нибудь героическое и едва ли даже слышит в азарте боя предостерегающий приказ Долохова: “В объезд! Пехоту подождать!” Петя погибает, как погибли многие в 1812 году – и слушавшиеся, и не слушавшиеся приказаний начальства. Его смерть делает художественно правдивой историческую картину. Она играет важную для других “сцеплений” роль: гибель Пети почти сражает старую графиню Ростову, но возрождает к жизни Наташу, призванную ухаживать за матерью,

И уж тем более не имеет никакого отношения к волюнтаризму волшебная музыка, “огромный хор инструментов”, которыми управляет Петя во сне в свою последнюю ночь: “Сколько хочу и как хочу”. Во сне он руководит хором инструментов, приказывает им, и они слушаются – музыкально одаренный мальчик творит музыку, и эту свободу творчества невозможно истолковать как волюнтаризм. Человек, пока он жив, должен хотеть, стремиться к проявлению своей личности – один из главных тезисов “Войны и мира”.

Важно лишь, чтобы это хотение не было эгоистичным, себялюбивым, подавляющим других людей, равнодушным к их страданиям.

Над Петей рыдает даже закаленный в боях воин Василий Денисов. Человек, погибающий в войне за независимость своей Родины, не может быть виноват. Он обязательно прав. Родина – безупречный ориентир.

Думается даже, что родная земля – один из самых основных, может быть главный образ “Войны и мира”.