Экспериментальная поэзия в конце 60-х годов

Если до сих пор было лишь немного писателей, авторов языково-экспери-ментальных текстов, то теперь теория и практика языкового эксперимента стала значительно расширяться.

Возврат к языку, который был готов служить программам “конкретной поэзии” как неизбежной тенденции научно-технического прогресса, представляет собой в общем отказ от социальной критики. Опубликованный Францем Моном (род. в 1926 г.), теоретиком и практиком “конкретной поэзии”, совместно с Вальтером Хеллерером и Манфредом де ла Мотте сборник документов и исследований

“Побуждение” (1960) впервые представил обширные тексты подобного рода. За ним последовали шесть сборников текстов Гельмута Хайсенбюттеля (род. в 1921 г.), который во время своей доцентуры во Франкфурте-на-Майне в 1963 году систематизировал свои литературные концепции. В 1969 году Хайссенбюттель был отмечен премией им.

Георга Бюхнера.

Молодые писатели также публиковали экспериментаторские работы в области языка, как, например, Юрген Бекер “Фазы, тексты, типограммы” (1960), Людвиг Хариг (род. в 1927 г.), Pop Вольф (род. в 1932 г.) и другие. Швейцарские и австрийские писатели этого направления публиковались

в западногерманских издательствах, в том числе в сборнике “Венская группа” (1968), изданном Герхардом Рюмом (род. в 1930 г.).

Г. Хайсенбюттель старался путем простых языковых производных обличить “вмерзшую” в разговорный язык “идеологию” и таким образом лишить

Ее ореола в глазах читателя. Это идеологически-критическое намерение совершенно не было раскрыто в текстах. Уже в первом манифесте “конкретной поэзии” Ойгена Гомрингера (род. в 1925 г.) “Цель и форма новой поэзии” (1968) было обозначено ее место в историческом развитии как формы выражения, которая соответствует организованному техническому миру.

Язык для поэтов-экспериментаторов, дескать, уже не является носителем значений, а просто одним из знаков. Это делает смысловую связь слов второстепенной, большое внимание уделяется языковым знакам, расположенным с пространственной точки зрения. Тексты остаются самоцелью, поскольку языковой материал утрачивает всякую связь с социальной действительностью. Человек появляется, если он вообще включен в тексты, как объект; запечатленная в языке картина мира в любом случае расценивается как предубеждение.

Тем самым экспериментальная поэзия дополняла схему отчуждения позднебуржуазной литературы новыми вариантами.

Некоторые писатели этого направления весьма разнообразными средствами и с большой выдумкой работали с языком; основная модель сводится, однако, к поискам отдельных слов и их пространственному размещению.