Духовное путешествие Печорина

Духовное путешествие Печорина, человека с романтическим складом ума и характера, проходит но тем мирам русской жизни, которые были давно освоены в романтических повестях и рассказах писателей – предшественников Лермонтова. Главы романа “Герой нашего времени” сохраняют отчетливую связь с основными типами романтических повестей: “Бэла” – восточная или кавказская повесть, “Максим Максимыч” – повесть-путешествие, “Тамань” – разбойничья повесть, “Княжна Мери” – “светская” повесть, “Фаталист”

– повесть философская. Каждая из лермонтовских глав-повестей посвящена описанию какого-то одного культурного уклада, уже освоенного романтической литературой. “В каждой из них,- пишет современный исследователь романа А. М. Крупышев,- автор вместе со своим героем сталкивается и полемизирует с устоявшимися в предшествующей литературе конфликтами и развязками… В каждой главе Печорин оказывается внутри определенного уклада культуры и становится от него зависимым.

Всякий раз, попадая в условия новой для него среды, Печорин в конце концов начинает руководствоваться в своем поведении правилами,

ей присущими: в главе “Бэла” он ведет себя как горец, в “Тамани” – как контрабандист, в “Княжне Мери” – как светский жуир и дуэлянт, в “Фаталисте” – как “любомудр”-философ”.
Но во всех этих “мирах”, где находили смысл и спасение герои романтической литературы, Печорин остается без приюта и без пристанища. Через судьбу Печорина-романтика Лермонтов разоблачает изнутри неизбывный драматизм романтического мироощущения, уже не способного дать удовлетворяющий современную личность ответ на вопрос о смысле человеческого существования. Обдумывая прожитую жизнь перед дуэлью, Печорин пишет в свой журнал: “Зачем я жил? для какой цели я родился?..

А верно она существовала, и верно было мне назначенье высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные; но я не угадал этого назначенья…” Здесь же герой приближается к пониманию причин своей жизненной драмы, заключенных в самой природе романтического мироощущения. Человек романтического образа мысли оказывается пленником своего “я”,
своих эгоистических страстей и желаний. “Моя любовь, продолжает Печорин,- никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил; я любил для себя, для собственного удовольствия…” Но такая любовь, лишенная самоотдачи и сердечного взаимопроникновения, обречена на дурную бесконечность, ибо она не знает насыщения и успокоения. “Я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страданья – и никогда не мог насытиться”.
Вся жизнь героя превращается, таким образом, в мучительную пытку. Стремясь вырваться из плена своего эгоистического “я” и зачерпнуть хоть каплю “запредельной” жизни, Печорин всякий раз терпит катастрофу и остается наедине с самим собой. Живая жизнь остается для него “пиром па празднике чужом”.