Цитатная характеристика Григория Мелехова из романа “Тихий Дон”

<

p>В начале романа “Тихий Дон” Григорий – веселый, бойкий, озорной парень:

<

p>”Юношески круглая и тонкая шея, беспечный склад постоянно улыбающихся губ”

<

p>В жилах Григория течет кровь бабки-турчанки, на которой дед женился вопреки мнению всех хуторных. Он унаследовал также крутой нрав своих деда и отца:

<

p>”Григорий шел, придерживаясь за переднее стульце, на котором сидел брат; хмурился. От нижней челюсти, наискось к скулам, дрожа, перекатывались желваки. Петро знал: это верный признак того, что Григорий

кипит и готов на любой безрассудный поступок.

<

p>Человеческие чувства не подчиняются общественным правилам. Оглушительная страсть к замужней соседке Аксинье накрывает парня с головой:

<

p>Так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступленно горели они одним бесстыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах на глазах у соседей, что теперь на них при встречах почему-то стыдились люди смотреть”

<

p>Товарищи Григория, раньше трунившие над ним по поводу связи с Аксиньей, теперь молчали, сойдясь, и чувствовали себя в обществе Григория неловко, связанно. Бабы, в

душе завидуя, судили Аксинью, злорадствовали в ожидании прихода Степана, изнывали, снедаемые любопытством. На развязке плелись их предположения.

<

p>”Если б Григорий ходил к жалмерке Аксинье, делая вид, что скрывается от людей, если б жалмерка Аксинья жила с Григорием, блюдя это в относительной тайне, и в то же время не чуралась бы других, то в этом не было бы ничего необычного, хлещущего по глазам”

<

p>В какой-то момент Григорий прекращает связь, выполняет волю отца и женится на юной девушке Наталье. Однако женитьба не оказывается счастливой, сын обвиняет в этом отца и вновь показывает свой непокорный характер, забирает Аксинью и уходит с отчего хутора:

<

p>”Григорий тянул за рукав брошенный на кровати полушубок, раздувая ноздри, дрожа в такой же кипящей злобе, как и отец. Одна, сдобренная турецкой примесью, текла в них кровь, и до чудного были они схожи в этот момент”.

<

p>Ловкий и храбрый, прирожденный воин, Григорий попадает на фронта Первой мировой, где ему удается отличиться и показать свою молодую удаль. Еще бы, ведь казаков воспитывали настоящими бойцами, в духе служения царю. Однако вскорости становится ясно, что война, убийства меняют человека, и не в лучшую сторону:

<

p>”Крепко берег Григорий казачью честь, ловил случай выказать беззаветную храбрость, рисковал, сумасбродничал, ходил переодетым в тыл к австрийцам, снимал без крови заставы, джигитовал казак и чувствовал, что ушла безвозвратно та боль по человеку, которая давила его в первые дни войны. Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости. С холодным презрением играл он чужой и своей жизнью; оттого прослыл храбрым – четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил.

На редких парадах стоял у полкового знамени, овеянного пороховым дымом многих войн; но знал, что больше не засмеяться ему, как прежде; знал, что ввалились у него глаза и остро торчат скулы; знал, что трудно ему, целуя ребенка, открыто глянуть в ясные глаза; знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов и производства”.

<

p>Отношения с Аксиньей портятся:

<

p>”Холодком тянуло в письмах…” Вернувшись домой, где во время его отсутствия умерла маленькая дочь, Григорий узнает, что Аксинья – любовница панского сына. Ударив ее кнутом в гневе, он возвращается к жене, но долгие годы вспоминает утраченную любимую:

<

p>”Лежа здесь, на холме, он почему-то вспомнил ту ночь, когда с хутора Нижне-Яблоновского шел в Ягодное к Аксинье; с режущей болью вспомнил и ее. Память вылепила неясные, стертые временем бесконечно дорогие и чуждые линии лица. С внезапно забившимся сердцем он попытался восстановить его таким, каким видел в последний раз, искаженным от боли, с багровым следом кнута на щеке, но память упорно подсовывала другое лицо, чуть склоненное набок, победно улыбающееся. Вот она поворачивает голову, озорно и любовно, из-под низу разит взглядом огнисто-черных глаз, что-то несказанно-ласковое, горячее шепчут порочно-жадные красные губы, и медленно отводит взгляд, отворачивается, на смуглой шее два крупных пушистых завитка… их так любил целовать он когда-то…”

<

p>Начинается гражданская война, Григорий принимает сторону красных, но после зверского бессмысленного расстрела пленных переходит на сторону белых казаков, отличается и там:

<

p>”Стало казаться, что уже и правды не свете не существует и, до края озлобленный, он думал: у каждого своя правда, своя борозда. За кусок хлеба, за делянку земли, за право на жизнь всегда боролись люди…. Надо биться с теми, кто хочет отнять жизнь, право на нее, надо биться крепко, не качаясь – как в стенке, – а накал ненависти, твердость даст борьба…”

<

p>Григорий, не покидая жены, сходится и с Аксиньей тоже:

<

p>”Любушка! Незабудняя!”

<

p>Со временем Григорий Мелехов становится озлобленным, жестоким. Отец сердится на него:

<

p>”Герой, белый офицер, истый орел, командир дивизии, заслуженный, весь на кочках, и ни одну нельзя тронуть”.

<

p>Григорий сам понимает это и говорит жене:

<

p>”Ха! Совесть! Я об ней и думать позабыл!

Какая уж там совесть, когда вся жизня похитнулась! Людей убиваешь… Неизвестно для чего всю эту кашу… Я так об чужую кровь измазался, что у меня уже и жали ни к кому не осталось.

Детву – и эту почти не жалею, а об себе и думки нету. Война из меня все вычерпала. Я сам по себе страшный стал. В душу ко мне глянь, а там чернота, как в пустом колодезе…”

<

p>Вскорости, видя смерть друзей и близких, Григорий начинает терять интерес к войне. Он, как и другие офицеры, пьет, видя глупость и бессмысленность убийств. Его тянет к мирному труду:

<

p>”когда представлял себе, как будет к весне готовить бороны, арбы, плесть из краснотала ясли, а когда разденется и обсохнет земля, – выедет в степь: держась наскучавшимися по работе руками за чапиги; пойдет за плугом, ощущая его живое биение и толчки; представляя себе, как будет вдыхать сладкий дух молодой травы и поднятого лемехами чернозема, еще не утратившего пресного аромата снеговой сырости, – теплело на душе. Хотелось убирать скотину, метать сено, дышать увядшим запахом донника, пырея, пряным душком навоза. Мира и тишины хотелось, – поэтому-то застенчивую радость и берег в суровых глазах Григорий, глядя вокруг: на лошадей, на крутую, обтянутую тулупом спину отца.

Ломала и его усталость, нажитая на войне. Хотелось отвернуться от всего бурлившего ненавистью, враждебного и непонятного мира. Там, позади, все было путано, противоречиво. Трудно нащупывалась верная тропа; как в топкой гати, забилась под ногами почва, тропа дробилась, и не было уверенности – по той ли, по которой надо, идет…”

<

p>В финале романа из близких людей у Григория остаются только сестра и сын. Из офицеров он попадает во врагов, гонимых новой властью, Но он все еще держится в этом мире:

<

p>”Большой, мужественный, поживший и много испытавший казачина с усталым прищуром глаз, с порыжелыми кончиками черных усов, с преждевременной сединой на висках и жесткими морщинами на лбу – неистребимыми следами пережитых за годы войны лишений”