Цикл рассказов Лескова о “праведниках”

В предисловии к циклу Лесков прямо противополагает свой замысел – найти в русской жизни тех праведных, без которых “несть граду стояния”, – безотрадно скептическому настроению, которое порой охватывало его самого.

Высказывая в одном из писем начала 1883 г. горькое осуждение современной русской жизни, Лесков замечает: “Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства… С чем же идти в жизнь этому стаду, и вдобавок еще самомнящему стаду?”. Пафос утверждения высоких нравственных ценностей усиливается в творчестве Лескова 80-х

гг. именно в ответ на все более утверждающуюся в современном ему обществе бездуховность, “страшную деморализацию”.

Позиция писателя активна: он желает действенно противостоять той атмосфере буржуазного хищничества, “оподления душ”, “обезличенья”, которую видит вокруг себя, укрепить своих современников “в постоянстве верности добрым идеям”, побудить их стойко сопротивляться разлагающему влиянию окружающей среды.

“Праведники” Лескова мужественно противостоят господствующему в современном им обществе духу приобретательства, “холодного, бесстрастного эгоизма и безучастия”

(“Пигмей”) и, вопреки всем довлеющим над ними установлениям, живут но высшим, собственно человеческим нормам.

Большая часть этих рассказов имеет мемуарно-документальную основу. Писателю важно убедить своих читателей, теряющих веру в идеалы, в том, что люди подобного духа – не плод его художественной фантазии, они действительно существовали в русской жизни даже в самые тяжкие ее исторические времена. В этом смысле рассказы Лескова о “праведниках” заставляют вспомнить “Былое и думы” Герцена, где такое важное место занимают реальные биографии людей, сумевших сохранить свою нравственную самобытность.

Сам факт появления в “моровую полосу” русской истории этих чистых сердцем юношей, молодых идеалистов, сознается Герценом как проявление потаенных возможностей русской жизни. “Это нисколько не обеспечивает будущего, по делает его крайне возможным”.

Придавая большое значение появлению в России людей высокой духовной устремленности, Герцен просветительски связывал этот процесс прежде всего с воспитанием нового гуманистического сознания, которое, по его убеждению, русский человек получает по мере приобщения к науке, в университете, а не у себя дома, где “отец с матерью, родные и вся среда говорили другое”. Лесков принципиально иначе объясняет загадку этого феномена “очеловеченной личности”. В центре его наблюдений – тот самый мир народной жизни, который долгое время представлялся Герцену и его современникам еще неподвижным и безмолвным, Герои рассказов Лескова чаще всего плоть от плоти этой простонародной среды, а потому в силу существующего порядка вещей они лишены возможности приобщиться к гуманизирующей деятельности людей “лучших умов и понятий”, участвовать в их теоретическом поиске, впитывать в себя книжную премудрость.

И тем не менее, по убеждению Лескова, они имеют свой особый ресурс для личностного роста. Это естественные влечения собственного сердца и живой пример тех людей большой и сильной души, которыми неизбывно богата народная среда. “Искусство должно и даже обязано сберечь сколь возможно все черты народной красоты”, – писал Лесков в статье, посвященной древним житиям, и последовательно осуществлял этот краеугольный принцип своей эстетики в рассказах о “праведниках”. Так, Однодум, герой одноименного рассказа Лескова, наследует свою крепость души от матери.

По словам автора, “она была из тех русских женщин, которая “в беде не сробеет, спасет: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет”, – простая, здравая, трезво-мысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно”.

Именно такие люди, в представлении писателя, несут в себе драгоценный опыт “практической нравственности” народа, неписанные нормы которой совпадают с высокими принципами христианской этики. Как и в этическом сознании позднего Толстого, христианское для Лескова 80-90-х гг. отождествляется с крестьянским.

Близко общавшийся с писателем А. И. Фаресов в свое время писал, что Лескову было свойственно убеждение в том, что “христианство возникло среди простого народа ранее, чем оно стало господствующим культом с присущими ему формами.

В народной психологии, по убеждению писателя, находят воплощение наиболее плодотворные тенденции общечеловеческой культуры. Поэтому в непосредственных душевных влечениях любимых героев писателя зачастую проступают и обнаруживают свое сродство постулаты народной морали, евангельская заповедь и сентенция древнего мудреца.

В рассказе “Несмертельный Голован” главный его герой, простой человек, некогда откупившийся от своего барина, следуя голосу своего доброго сердца, совершает поразительные подвиги милосердия и тем самым как бы лишний раз подтверждает своей жизнью высокую апостольскую истину: “Совершенная любовь изгоняет страх” (эти слова используются писателем как эпиграф к рассказу).

В рассказе “Однодум” главный урок нравственности, который дает Алексашке Рыжову его мать, бедная вдова, добывающая средства на жизнь печением пирожков, – это урок самоограничения. “Он был, как мать, умерен во всем и никогда не прибегал ни к чьей посторонней помощи”. Воспитав в себе эту добродетель, Однодум именно благодаря ей чувствует себя защищенным от всех превратностей судьбы (что ясно видно из его беседы с Ланским). Это главное правило ею жизненного поведения целиком совпадает с этикой Платона, суждения которою любил цитировать Лесков. Главное условие блага и высшего достоинства человеческой жизни, по учению этого античного мыслителя, – именно соблюдение меры во всем.

В письме к С. Н. Шубинскому (8 октября 1882 г.) Лесков в назидание своему корреспонденту вспоминает сентенцпи Платона: “Сам “бог есть мера”, – говорит мудрец, – и остерегается перейти свою мерность, чтобы она не расстроила гармонии”.

Изображая пережитые Рыжовым в его молодости состояния экстаза, Лесков замечает, что, выкрикивая “встречь воздуху” гневные слова пророка Исайи, “он сам делался полумистиком, полуагитатором: в библейском духе”. Широкое боговедение Исайи “отвечало его душевной настроенности”, т. е. первичной основой порывов героя к обличению “крепких” и к переустройству мира на началах высшей справедливости снова оказывается высокий строй его собственной души.

В таком истолковании религиозности простых людей Лесков совпадал с Герценом и Гл. Успенским, которые также считали, что философские и этические искания народной мысли не могут пока проявить себя иначе, чем в оболочке разного рода религиозных исканий и утопий.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Цикл рассказов Лескова о “праведниках”