Что значит быть умным в кругу Фамусова

Что такое Софья в комедии “Горе от ума”? Светская девушка, унизившаяся до связи почти с лакеем. Это можно объяснить воспитанием – дураком отцом, какой-нибудь мадамою, допустившею себя переманить за лишних 500 рублей.

Но в этой Софье есть какая-то энергия характера: она отдала себя мужчине, не обольстись ни богатством, ни знатностью его, словом, не по расчету, а напротив уж слишком по не расчету; она не дорожит ничьим мнением, и когда узнала, что такое Молчалин, с презрением отвергает его, велит завтра же оставить дом, грозя, в противном

случае, все открыть отцу. Но как она прежде не видела, что такое Молчалин? Тут противоречие, которого нельзя объяснить из ее лица, а все другие объяснения не могут, как внешние и произвольные, иметь места при рассматривании созданного поэтом характера.

И потому Софья не действительное лицо, а призрак. Кроме Чацкого, ни на что не похожего, все прочие лица живы и действительны; но и они частенько изменяют себе, говоря против себя эпиграммы на общество.

Фамусов – лицо типическое, художественно созданное. Он весь высказывается в каждом своем слове. Это гоголевский городничий этого круга общества.

Его философия

та же. Знатность, вследствие чинов и денег, – вот его идеал жизни. Чтобы не накопилось у него много дел, у него обычай: “подписано, так с плеч долой”. Он очень уважает родство – Я пред родней, где встретится, ползком, Сыщу ее на дне морском.

При мне служащие чужие очень редки: Все больше сестрины, свояченицы детки. Один Молчалин мне не свой, И то затем, что деловой. Как будешь представлять к крестишку иль местечку, Ну как не порадеть родному человечку?

Но нигде не высказывается он так резко и так полно, как в конце комедии; он узнает, что дочь его в связи с молодым человеком, что ее, следовательно, и его доброе имя опозорено, не говоря уже о тяжелой, жгучей душу мысли быть отцом такой дочери – и что ж? – ничего этого и в голову не приходит ему, потому что ни в чем этом он не видит существенного: он весь жил и живет вне себя: его бог, его совесть, его религия – мнение света, и он восклицает в отчаянье: Моя судьба еще ли не плачевна: Ах, боже мой! что станет говорить Княгиня Марья Алексевна!..

Но этот Фамусов, столь верный самому себе в каждом своем слове изменяет иногда себе целыми речами.

Берем же побродяг и в дом и по билетам, Чтоб наших дочерей всему учить – всему: И танцам, и пенью, и нежностям, и вздохам Как будто в жены их готовим скоморохам.

Это говорит не Фамусов, а Чацкий устами Фамусова, и это не монолог а эпиграмма на общество.

Кто хочет к нам пожаловать – изволь.

Дверь отперта для званых и незваных, Особенно из иностранных, Хоть честный человек, хоть нет. Для нас равнехонько, про всех готов обед. А наши старички, как их возьмет задор, Засудят о делах, что слово – приговор! Ведь столбовые все, в ус никому не дуют И о правительстве иной раз так толкуют Что если б кто подслушал их – беда!

Не то, чтоб новизны вводили – никогда! Спаси их боже! Нет! а придерутся К тому, к сему, а чаще ни к чему, Поспорят пошумят и… разойдутся.

А дочки? Французские романсы вам поют И верхние выводят нотки; К военным людям так и льнут, А потому, что патриотки!

Нужно ли доказывать, что Фамусов слишком глуп для таких язвительных эпиграмм и так добродушно предан пошлой стороне своего общества, что считает за грех от другого услышать против него выходку; что, наконец, все это Фамусов говорит не от себя, а по приказу автора?.. Мало этого: сам Скалозуб острит, да еще как! – точь-в точь как Чацкий. Не верите? – Так прочтите:

Позвольте, расскажу вам весть: Княгиня Ласова какая-то здесь есть, Наездница – вдова, но нет примеров, Чтоб ездило с ней много кавалеров На днях расшиблась в пух: Жокей не поддержал – считал он, видно, мух. И без того она, как слышно, неуклюжа; Теперь ребра недостает, Так для поддержки ищет мужа.

Каков Скалозуб! Чем хуже Чацкого?.. Впрочем, Лиза не без основания так остроумно, такою эпиграммою заметила о нем:

Ø Шутить и он горазд – ведь нынче кто не шутит!

Но нигде субъективность автора не проявилась так резко, так странно и так во вред комедии, как в очерке характера Молчалина, который он заставляет делать самого же Молчалина: Мне завещал отец, Во-первых, угождать всем людям без изъятья:

Хозяину, где доведется жить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику – для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была!

А Лиза отвечает ему на эту оригинальную выходку эпиграммою, которая сделала бы честь остроумию самого Чацкого: Сказать, сударь, у вас огромная опека! Скажите, бога ради, станет ли какой-нибудь подлец называть себя при других подлецом? – Ведь Молчалин глуп, когда дело идет о чести, благородстве, науке, поэзии и подобных высоких предметах; но он умен, как дьявол, когда дело идет о его личных выгодах. Он живет в доме знатного барина, допущен в его светский круг и совсем не болтлив, но очень молчалив: так кстати ли ему подавать оружие на себя горничной, так простодушно хвастаясь своею подлостию?..

Но если вычеркнуть места из монологов, где действующие лица проговариваются, из угождения автору, против себя, – это будут, за исключением Софьи, лица типические, характеры художественно созданные, хотя и не составляющие комедии своими взаимными отношениями; – не говорим уже о Репетилове, этом вечном прототипе, которого собственное имя сделалось нарицательным и который обличает в авторе исполинскую силу таланта.