Что такое “эзопов язык” в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина?

Сказка может быть созданием высоким, когда служит аллегорической одеждой, облекающей высокую духовную истину, когда обнаруживает ощутительно и видимо даже простолюдину дело, доступное только мудрецу.
Н. В. Гоголь
Именно Салтыков-Щедрин ввел в русский литературный обиход понятие “эзопов язык”, под которым подразумевал художественное иносказание (выражение, заключающее в себе скрытый, тайный смысл), или аллегорию. Писатель, как известно, учился в Царскосельском лицее, где получил прекрасное классическое образование, поэтому имя

древнего грека Эзопа было известно ему очень хорошо: лицеисты должны были читать басни Эзопа в подлиннике.
Эзоп – фригийский раб, безобразный горбун, сочинитель басен – жил, по преданию, в VI веке до нашей эры. Существовал ли Эзоп на самом деле, точных сведений нет, но известны несколько его биографий, и ему приписываются все анонимные прозаические басни в древнегреческой литературе. Иными словами, Эзоп – полулегендарный создатель жанра европейской басни: Эзопова басня построена на иносказании, в ней обычно действуют животные, а подразумеваются люди.
Салтыков-Щедрин проявлял неистощимую изобретательность в создании приемов аллегории (шифровки и дешифровки своих идей) и выработал целую систему “обманных средств”. Обычно в щедринских сказках действуют животные, но писатель постоянно “оговаривается”, переключает повествование из плана фантастического в реальный, из мира зоологического в человеческий. Топтыгин Первый из сказки “Медведь на воеводстве” съел чижика, но комментарий к этому незначительному лесному событию вполне серьезный: “Все равно, как если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства довел…” (I). После этой “оговорки” становится понятно, что речь идет о полицейском преследовании учащейся молодежи.

В сказке “Карась-идеалист” главный герой и ерш рассуждают об общественных проблемах: мировом прогрессе, классовой гармонии и гражданских чувствах – словом, о “сициализме”(!).
Однако писатель сохраняет дистанцию между зоологическими образами и людьми, чтобы иносказание было художественно убедительным. Описывая жизнь трусливого пескаря, сатирик изображает подводный мир и повадки разных рыб, вводит в сказку даже человека – страшного “рыбьего врага”: “А человек? – что это за ехидное создание такое! Каких каверз он не выдумал, чтоб его, пескаря, напрасною смертию погублять!”.

В результате получается сложная аллегория: с одной стороны, подводный мир представлен как человеческое общество, где сильный и богатый угнетает-губит слабого и бедного, с другой стороны, подводный мир открыто противопоставлен человеку, то есть должен восприниматься вроде бы прямо и буквально.
Салтыков-Щедрин, будучи замечательным сатириком, владел всеми приемами комического: юмором, сатирой, иронией, сарказмом, гротеском. В сказках он чаще всего применял иронию – тонкую, скрытую насмешку, представленную как похвала, лесть, притворное согласие с противником. Генералы из “Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил”, слоняясь по необитаемому острову, натыкаются на мужика: “Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы”.

Далее автор с ироническим сочувствием сообщает: “Негодованию генералов не было предела”. Пустоплясы, наблюдая отдыхающего на краю поля еле живого Конягу, заинтересованно обсуждают, почему он все никак не умирает от тяжелой работы. На этот счет сытые и довольные братья Коняги имеют глубокие мысли: живучесть Коняги в том, “что он в себе жизнь духа и дух жизни носит!

И покудова он будет вмещать эти два сокровища, никакая палка его не сокрушит!”. Так писатель передает рассуждения “друзей народа” и иронически высмеивает барскую любовь к мужику.
Все сказки Салтыкова-Щедрина, как и фольклорные, изображают события в неконкретном времени и месте, а в некоторых специально, для чисто внешней маскировки, указывается, что речь пойдет о старых временах или чужих странах. Сказка “Дурак” начинается словами: “В старые годы, при царе Горохе это было…”, в подтверждение глубокой древности событий одну из героинь сказки зовут Милитрисой Кирбитьевной, как коварную мать Бовы-королевича. А в сказке “Дикий помещик” писатель иронически использовал традиционный зачин народных сказок: “В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и, на свет глядючи, радовался”.

Неопределенность времени и места в сказках Салтыкова-Щедрина только подчеркивает противоположный смысловой эффект: автор описывает современную российскую действительность, злободневные общественные и политические события.
К “эзопову языку” следует отнести выбор маски “благонамеренного повествователя”, от лица которого ведется рассказ. В сказке “Дурак” подробно описываются благородные и великодушные поступки Иванушки, но называются “дурацкими”. Таким образом, рассказчик как ^присоединяется к господствующей (бессовестной) морали, но наивно живописует достойные “подвиги дурачка”: Иванушка защищает козла, которого мучат соседские мальчишки; отдает нищему все три рубля; играет с сыном Милитрисы Кирбитьевны Левкой, до которого никому дела нет; первым бежит на пожар или к тяжелобольному и т. д.
К “эзоповой” манере принадлежит и “фигура умолчания” – нарочитый пропуск слов или целого куска текста, который легко додумывается читателем. Ярким примером может служить конец сказки “Дурак”, когда Иванушка пропадает неизвестно куда на многие годы, а возвращается совершенно больным. Читателю прозрачно намекается, что за свои “дурацкие”, то есть самые благородные, убеждения и поступки герой угодил в тюрьму, или ссылку, или т. п.: “Где он скитался? что видел? понял или не понял? – никто ничего дознаться от него не мог”.
“Эзопова” манера проявляется в том, что Салтыков-Щедрин доводит фантастику в сказке до абсурда, так что читатель не может сблизить эти фантастические картины с реальностью и, значит, обращает на такие эпизоды особенно пристальное внимание. Например, один из генералов в “Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил” был учителем каллиграфии в школе кантонистов. Иными словами, он преподавал искусство писать четким, ровным и красивым почерком в особой низшей школе для солдатских детей.

Здесь сразу возникает два вопроса: зачем солдатским детям каллиграфия и разве это соответствует генеральскому чину – работать учителем в солдатской школе? Автор не стремится объяснить этот абсурд, но читатель понимает, что генералы – бесполезные “небокоптители”, которые не только не умеют выполнять элементарную работу по хозяйству (нарвать яблок, поймать рыбу и т. д.), но и вообще ничего толкового не умеют делать, потому что всю жизнь занимались непонятно чем.
Наконец, один из приемов “эзопова языка” сам Салтыков-Щедрин называл “понижением тона”. Топтыгины в сказке “Медведь на воеводстве” занимают по крайней мере губернаторскую (генеральскую) должность, а имеют только майорский чин. Следовательно, сатирическое высмеивание в сказке направлено против больших и небольших чинов и носит обобщающий характер. Загримировав губернатора под медведя, сатирик не стесняется в выражениях и запросто называет его “скотиной”, “сукиным сыном”, “негодяем”.

Аналогично генералы из “Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил” всю жизнь служили в какой-то регистратуре, помещик из сказки “Дикий помещик” был не богатым вельможей (латифундистом), а обыкновенным мелкопоместным хозяином.
Итак, одной из главных особенностей сказок Салтыкова-Щедрина является использование “эзопова языка”, то есть сознательное создание двузначного текста, когда за прямым смыслом сказанного открывается второй смысл, который и проясняет идею автора.
Обычно “эзопов язык” в сказках Салтыкова-Щедрина объясняют запретами цензуры. Однако известно, что многие сказки, с согласия сатирика, печатались за границей. В этих случаях автор мог совершенно свободно высказывать свои мысли, но он и тогда не отказывался от аллегорий. Иносказательная манера сказок обусловлена не только цензурными препятствиями, которые должен был преодолевать писатель, но и склонностью Салтыкова-Щедрина к сатире (именно двусмысленные образы и выражения делают ее ядовитой).

Иными словами, для писателя “эзопов язык” стал остроумной манерой изображения, и поэтому Салтыков-Щедрин часто прибегал к иносказательным выражениям, “нечаянным” оговоркам, умолчаниям, иронии и маске “благонамеренного рассказчика”. Разумеется, эти приемы в сказках выступают в сложном сочетании.
“Эзопов язык” позволяет подойти к изображаемому предмету с неожиданной стороны и остроумно представить его, а непривычные черты и краски помогают создать запоминающиеся образы. Писатель-сатирик очень хорошо знал парадокс художественного восприятия: “Скрытая мысль увеличивает силу речи, обнаженная – сдерживает воображение” (А. И. Герцен).
Если в баснях Эзопа и И. А. Крылова аллегория служит для утверждения общечеловеческих моральных ценностей, то в сказках Салтыкова-Щедрина с помощью иносказания дается критическая оценка современной общественной жизни России, то есть высмеиваются социальная несправедливость, административный произвол, “обще-примиряющие” социальные теории, показывается классовая борьба и т. п.