Чем вечные истины отличаются от прописных
Скажу сразу – обоих авторов, с чьим мнением я позволю себе не согласиться, я благоговейно уважаю. Софью Львовну Каганович – за замечательную книжку “Обучение анализу поэтического текста”, а Инну Яковлевну Кленицкую – за страстную и неутомимую борьбу с литературоведческим подходом к преподаванию нашего предмета, и в этом я ее стопроцентный единомышленник.
Увы, мне кажется, что в основе двух гневных откликов на статью В. Н. Александрова лежит невнимательность. Хотя гнев понятен – рощинский словесник сдвигает с хрестоматийных
Попробую возразить С. Л. Каганович по нескольким пунктам.
Почему Александров должен ответить за действия некой учительницы, объявившей главной причиной “духовного кризиса Базарова” его атеизм, не очень понятно. И факт “поражения” Базарова – не духовный кризис, которого, вероятно, и не было, а то, что
Базаров в конце повествования умирает – и это такой же факт, как то, что остаются жить все другие герои романа.
Не очень убедительна попытка С. Л. Каганович изобразить Базарова “самым лучшим”, “самым положительным” героем романа: “Тургенев намеренно выстраивает всю систему действующих лиц романа так, что рядом с Базаровым поставить – некого… И он, сильная харизматичная личность, образованный (не читавший Пушкина. – Д. Н. ) человек с выстраданными убеждениями, имеет право ставить себя выше и “живого мертвеца” Павла Петровича, пожертвовавшего своей карьерой (тоже мне, общечеловеческая ценность. – Д. Н. ) и жизнью ради женщины, и Аркадия, не имеющего собственных суждений (точнее, не умеющего их заявлять столь же демонстративно, как “харизматичный” Базаров. – Д. Н. ), не говоря уже о людях, подобных Кукшиной и Ситникову” (тоже, кстати, при случае предаваемых “духовным отцом”). И уж чего-чего, а подогревать в подростках извечный нигилизм, выставляя Базарова образцом для подражания “сегодняшнему молодому поколению”, которое и без того “нержавеющему золоту родительской любви” норовит предпочесть конвертируемую валюту, совсем не стоит.
В. Н. Александров совсем не “выдвигает на первый план проблему “отцов” и “детей” в прямом биологическом смысле этих слов” и не “предлагает рассмотреть характер Базарова именно с этой точки зрения”. Напротив, В. Н. Александров предлагает говорить о духовном “отцовстве” Базарова, замечая при этом, как мне кажется, вполне справедливо, что подобное “отцовство” представляется Базарову куда привлекательнее и важнее отцовства биологического. “Отцам”, как некой видовой природной множественности, призванной осуществлять заурядную функцию биологического продолжения жизни, противостоит главный и единственный “Отец”, который своим мудрым водительством добьется того, чтобы у последнего мужика была беленая изба… Обратим внимание на слово “перерождение”, оно прямо указывает на духовное отцовство Базарова.
Настоящим же центром рассмотрения В. Н. Александрова оказывается не названная оппонентом проблема, а внутренний конфликт личности Базарова: “Существенной чертой в характере Базарова является внутренний разлад между человеческим и сверхчеловеческим, между тем, что он есть, и тем, каким он хочет быть”. Конфликт этот в том, что Базаров хочет быть сверхчеловеком (суперменом, говоря языком сегодняшних школьников), а человек в нем плачет и сопротивляется, в том числе и жалкими последними словами – “о родителях позаботьтесь”. Так как супермен бессмертен (и в этом очередное, последнее и самое главное разочарование Базарова), а человек смертен.
Но только по-другому смертен, не так, как лягушка. И именно этим последним обстоятельством объясняется жизнь души во всех ее проявлениях, если нет страха смерти, то ничего не нужно – веры, любви, надежды, совести, наконец. Есть только прагматичные взаимоотношения муравьев и мух.
Потому что умирать страшно, не имея надежды не только на иной мир, но и на благодарную память по себе в мире этом. Но жизнь, непрагматичное в которой так яростно отрицал Базаров, распространяет и на него свою незлопамятную доброту – прочувствованным словом вспоминает его Катя, жена Аркадия, в эпилоге романа.
С. Л. Каганович, оспаривая некоторую присущую герою “театральность”, называет причиной его “душевного надлома” (не тот ли это душевный кризис, подвергнутый сомнению тремя абзацами раньше?) разрыв с Одинцовой и тут же цитирует – “лихорадка работы с него соскочила”. Но естественное ли состояние работающего человека “лихорадка работы”, которая к тому же может “соскочить”?
Не указывает ли выбор именно этих слов для характеристики деятельности Базарова на некоторую ее неестественность и натужность, возможно, имеющую своей природой желание играть перед окружающими роль “рабочего человека”?
И коли уж речь заходит об отношении к родителям, то так ли безосновательно, как утверждает С. Каганович, обвинение в отсутствии подлинной сыновней любви у Базарова? Чем поверяется любовь? Правильно, Дети, делами!
Чего доброго сделал для родителей Базаров? Порадовал их своим посещением, и то в последнюю очередь, – и прервал его к великому огорчению матери в угоду хотению своей левой ноги? А если он и знает все истории из жизни отца (мы все знаем, как нам кажется, все истории из жизни наших родителей и насмешливо просим: “Расскажи мне что-нибудь хоть в пятый раз”), то почему же отказывать старику в удовольствии предаться воспоминаниям о прожитом?
Разве это может служить доказательством любви?
И еще одну, хоть не стоит она ни в центре романа, ни в центре рассмотрения В. Н. Александрова, важную проблему ставит автор “возмутительной” (в смысле возмутившей спокойствие) статьи. Это проблема ответственности отцов (как в биологическом, так и в самом широком смысле) за детей. Отец Базарова при всей привычной жалостливой симпатии к нему читателя (вот что значит тургеневская объективность) – эгоист, который хочет воплотить в сыне свои собственные невоплощенные, честолюбивые мечты. В подобном стремлении нет ничего необычайного, это часто свойственно родителям – видеть в детях свой “последний шанс” состояться.
Иногда это им даже удается.
И все же речь в статье В. Н. Александрова не идет, главным образом, об отношении Базарова с родителями. Речь в ней о том же, о чем, как мне кажется, и в романе Тургенева, – об отношениях Базарова с жизнью, об отношениях с жизнью любой, даже самой яростной теории. А еще о любви, которая, передаваясь из поколения в поколение, являясь главным условием продолжения жизни, недоступна этому очередному Евгению в русской литературе.
И. Я. Кленицкая, боюсь, и вовсе познакомилась со статьей Александрова в пересказе С. Л. Каганович. Потому что, торопливо обвинив В. Н. Александрова в “оживлении любой ценой и искусственных привязках к каким-то современным реалиям”, поспешила, наскоро же определив “две простые мысли”, к которым якобы сводятся ” Отцы и дети” Тургенева, оседлать своего любимого конька: “…Считаю совершенно необходимым публикование программы” (далее по тексту). Между тем Роман Тургенева нельзя свести к двум, трем, десяти и даже тысяче простых мыслей.
Особенно если эти простые мысли по сути являются прописными истинами: “не стоит огульно отрицать новое, непривычное, если что-то в нем не нравится, задевает” и “отрицая отжившее, не стоит перегибать палку и отбрасывать вечные общечеловеческие ценности”.
Удивительно, но более всего задела уважаемых авторов полемических статей манера В. Н. Александрова ярко, емко и образно формулировать свои мысли. Не знаю, как кого, а меня заставили завистливо вздохнуть некоторые фразы, вроде такой: “Грядущее с проворством вышколенной горничной расстилает перед ним ковер времени”; или заключительной: “История Базарова – это история обманутого туземца, который обменял никогда не ржавеющее золото родительской любви на дешевые бусы мнимого величия”. Повезло детям, с которыми учитель говорит таким языком!
Так чем же отличаются вечные истины от прописных истин? Тем, что они не умирают, будучи однажды воплощены в художественную плоть, а продолжают шествие по жизни, побуждая вглядываться и находить все новые и новые их грани и стороны, оценивать их и не соглашаться с чужой оценкой, яростно любить их или ненавидеть.