Человек на войне (по роману В. П. Астафьева «Прокляты и убиты»)
Я не был на той войне, что описана в сотнях романов и повестей…
К тому, что написано о войне, я как солдат никакого отношения не имею.
Я был на совершенно другой войне…
В. Астафьев.
Роман В. Астафьева «Прокляты и убиты» — это «взгляд в прошлое»: о событиях Великой Отечественной войны писатель рассказывает в произведении 1990-ых годов. Однако «давность» романа почти незаметна — настолько яркие и детализированные картины создает здесь автор. Кажется, будто сам присутствуешь там, в Сибири 1942-43 годов, вместе с мальчишками
Многие из этих ребят больны и долго в казарменных условиях они просуществовать не смогут.
Все критики отмечают, что самым подходящим эпитетом для романа «Прокляты и убиты» является слово «немилосердный». И действительно, в произведении жизнь описана «немилосердно» — автор погружает нас в атмосферу голода, холода, страшных болезней, грязи и вони бараков, нужников, обовшивевших в коросте тел, отрепьев одежды, заскорузлой обуви, истлевших портянок.
Параллельно
И здесь возникает тема, которую можно считать главной в романе, — тема войны, но не столько внешней, сколько внутренней. Для Астафьева война с фашистами — это закономерное продолжение страшной революции 1917 года и всей политики Советского государства. А суть ее заключалась в том, что «начавши борьбу за создание нового человека, советское общество несколько сбилось с ориентира и с тропы, где назначено ходить существу с человеческим обликом, сокращая путь, свернуло туда, где паслась скотина».
Поэтому неудивительно, что среди командующего состава большинство откровенно некомпетентные, ленивые и равнодушные люди. Им наплевать, что солдаты живут в нечеловеческих условиях, что они совершенно неподготовлены к ожидающей их бойне, что они откровенно голодают, потому что продукты воруют кухонные работники.
Астафьев утверждает, что СССР — страна, забывшая Бога. «И на одной стихире… писано было, что все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты», — так говорит один из героев романа, старообрядец Коля Рындин. А случаев братоубийства на этой войне было великое множество.
Один из самых эмоционально напряженных эпизодов романа связан именно с братоубийством и с военным правосудием. В романе получается так, что дебошир, хам, ярый нарушитель негласных и четко прописанных норм Зеленцов ускользает из-под носа у смерти, его оправдывает военный суд. В то же время молодые солдатики, два брата Снегирева, ушедшие в самоволку, чтобы навестить мать и принести из дома своим товарищам еды, отданы под трибунал и расстреляны.
Писатель обвиняет в своем романе не столько фашистов, сколько бессчетных энкавэдэшников, политруков, безжалостных и бездарных маршалов во главе с самим Отцом народов — Сталиным, умеющих воевать только одним способом: «стараясь мясом завалить, кровью затопить громаду наступающего противника».
Смерть заполняет собой все пространство и время повествования в романе. Если в «волчьей яме», учебке для новобранцев, убийство или показательный расстрел — еще катастрофа, то во второй части эпопеи («Плацдарм») переправа через Днепр «в самом неподходящем месте» «на подручных средствах» оборачивается настоящим царством мертвых («Проклятое место, сдохший мир»).
Авторская симпатия в романе выражена лишь к двум героям: младшему лейтенанту Щусю и старшине Шпатору. Оба — исключительные фигуры в полку. Шпатор служил еще в царской армии, участвовал в первой мировой войне.
Из своего прошлого принес он заботу о солдате, честность, аккуратность.
Щусь — выходец из гонимых казаков — давно понял обреченность своего дела: «Какой смысл такой жизни? Чтобы топтать других? Ломать судьбы?
Готовить людей на убой?» Так он размышляет, и в реальности проявляя смелость, смекалку и любовь к вверенным ему людям.
Думается, образы Щуся и Шпатора, живые, близкие и психологически убедительные, призваны доказать преимущество иных военных систем перед военной политикой СССР.
В своем романе автор исследует человека как творение божие на грешной земле, чья житейская философия и правда зачастую расходятся с тем, что заповедал Творец. Война, кровь, распухшие и ободранные трупы, мозги, кишки — все это деяние рук человеческих. Невольно напрашивается вопрос: а какова же степень вины отдельно взятого человека, у каждого из которых был свой дом, семья, как у Лешки Шестакова, как у Булдакова и Нельки Зыковой, как у Янгеля?
Астафьев потрясен вселенским размахом убийства, творившегося на полях Великой Отечественной: «Старые и молодые, сознательные и несознательные, добровольцы и военкоматом мобилизованные, штрафные и гвардейцы, русские и нерусские, все они кричали одни и те же слова: «Мама! Божечка! Боже!» А пулеметы секли их и секли…».
То, что рисует писатель в своем романе, не просто страшно — это катастрофа космических масштабов. Здесь изображается не только гибель людей, но и гибель веры в то, что мир целесообразен, что этот мир — Божий. Неслучайно в романе крики погибающих перекрывает голос самого автора: «Услышь, Господи, имя свое, стоном оно разносится над смертной холодной рекой.
Здесь, в месте гибельном, ответь, за что караешь невинных? Слеп и страшен Твой суд…».
Мы понимаем, что это не просто призыв к Господу, это проклятие Ему, это убеждение, что мир наш отвратителен и обезбожен, лишен благодати. Писатель ответил на вопрос, за что людям этот ад — он «ими же сотворенный», свое проклятие люди сотворили сами.
Астафьев считал, что память о пережитом не умирает. Больше того, растет внутренняя потребность «рассказать о самом главном, осмыслить происшедшее масштабно, глубоко, с общечеловеческих позиций. Идущие вослед должны знать правду о войне, очень жестокую, но необходимую, чтобы, познавая, сострадая, негодуя, извлекать из прошлого уроки». Именно это и совершил писатель в своем романе «Прокляты и убиты», наполненном невероятной энергией — энергией сопротивления безвременной смерти.
Этим произведением В. Астафьев подвел итог своим размышлениям о войне как о «преступлении против разума».