Человеческая природа в “интеллектуальной прозе” XX века
Для европейской культуры традиции XX века характерен пересмотр доминировавшей ранее в общественном сознании концепции человеческой природы. Со времен Ренессанса и эпохи Просвещения в сознании европейской интеллигенции (при всем многообразии индивидуальных исканий) установился своего рода незыблемый ценностный фундамент, представляющий собой совокупность не подлежащих сомнению гуманистических идей, наполненных верой в совершенство человеческой природы, способность человека адекватно познавать мир и переустраивать его в соответствии
Все беды – лишь от того, что сам человек “не понимает” своих интересов, что некие невесть откуда взявшиеся условия (социальная несправедливость, словно бы навязанная человеку кем-то извне, личная несвобода и т. д.) мешают человеку проявить себя в полной мере. Разумеется, эта концепция человека реализовывалась в самых разных вариантах, порой даже ставилась под сомнение, порой против нее бунтовали – и все-таки именно она была доминирующей на протяжении многих веков. По мнению известного современного культуролога Ю. Давыдова, под знаком подобной
Он воспел человека как такового, человека во всех его проявлениях. Но раскрепощенный и тысячекратно воспетый ренессансный человек явил себя в образах Цезаря Борджиа и графа Ченчи. Был период “отрезвления” – и Шекспир от ренессансного восхищения человеком приходит к концепции трагического гуманизма: в своей “Мере за меру” он уже в отчаянии сравнивает человека со “злой обезьяной”, над которой “плачут ангелы”. Была эпоха Просвещения, и ренессансные ценности, в чуть измененном виде, были “реабилитированы”: человек есть “кака”, все его пороки – плод несовершенного социального устройства (абсолютизм, феодализм и т. д.), и царство Истины, Добра и Красоты достижимо при условии исправления пороков социального устройства.
Человек освободился от феодальных пут. Человек получил личную независимость, право свободного выбора.
Но “золотой век” не наступил и после этого – и теперь уже все отчетливее становилось понимание многими европейскими интеллигентами того, что в основе практически непреодолимого несовершенства земного бытия в значительной степени лежит несовершенство самой человеческой природы. Мучительный процесс осознания человеком несовершенства собственной природы затянулся намного десятилетий, но особенно бешеное ускорение этому процессу придали трагические катаклизмы XX века -. вначале первая мировая война, потом – победа нацизма в Германии и вторая мировая война…
В результате, с одной стороны, стали появляться концепции, развенчивающие гуманистическую культурную традицию, но, с другой стороны, сама гуманистическая традиция обогатилась усвоением нового знания о человеке: несколько экзальтированный ренессансный гуманизм, базирующийся на признании чуть ли не изначального совершенства человеческой природы, стал постепенно перерастать в гуманизм, вбирающий в себя трагическое знание о человеческом несовершенстве – но оставшийся гуманизмом. Человеческая природа, в том числе и ее звериный компонент, стала в XX веке объектом интенсивного научного исследования.
Интерес к человеческой природе отразился и в “интеллектуальной прозе” XX века. При общем пришедшем в культуру XX века мотиве разочарования в человеческой природе были, конечно, и писатели, демонстративно противопоставившие этому разочарованию идею человека как “прекрасного животного”.
В этом плане очень представительно творчество талантливого английского писателя Д. Г. Лоуренса (1885-1930) – одного из последних романтических певцов, который был убежден в том, что источник всех зол – сковывающее влияние на изначально совершенную человеческую природу всего, что связано с цивилизацией, – и промышленности, и религии, и науки. Лоуренс считал, что благодаря этому человек утрачивает свою гармоничность и цельность.
Но, увы, история все более и более ясным делала несоответствие реального “природного начала” в человеке тому идеализированному “природному началу”, которое стояло перед глазами Лоуренса. И уже после смерти Лоуренса, в 1936 г., его близкий друг, талантливейший английский писатель О. Хаксли вкладывает в уста “автобиографического героя” своего романа “Слепой в Газе” следующие рассуждения: “…Лоуренс никогда не смотрел в микроскоп, никогда не видел биологическую энергию в ее основном нерасчлененном состоянии. Он и не хотел смотреть, он отрицал принцип микроскопа, опасаясь того, что перед ним может открыться.
И у него были основания опасаться. Эти – друг под другом – бездны безличности, неукротимо надвигающиеся, – они бы ужаснули его”. Голдинг – признанный мастер романа-притчи: в его романах моделируется явно неправдоподобные ситуации, в которых “в лабораторных условиях” проверяется человеческая природа.