Цель стихотворения “Пир Петра Первого”
Творческая история стихотворения отсутствует – никто из предлагавших интерпретацию “Пира” не считал нужным заниматься ею. Не установлено и точное время его написания. Исследователи предпочитают свои суждения подкреплять догадками.
В академическом собрании сочинений комментаторы этого стихотворения указывали, что его следует датировать, исходя из пометки поэта на автографе, 1835 годом. От себя они вносили уточнение: “предположительно – сентябрем – декабрем”. Почему названы именно эти месяцы?
Комментаторы не дают
В таком плане ведет рассказ о времени и причинах создания этого стихотворения Н. В. Измайлов. Цель стихотворения, считает он, призыв к Николаю 1, со ссылкой на пример Петра I, “быть великодушным к побежденным врагам – декабристам”. Соответственно определяется и время его написания – “в конце 1835 г., когда в связи с десятилетием восшествия Николая на престол (иными словами – с десятилетием восстания 14 декабря) можно было, казалось, ожидать амнистии декабристам”.
Предположение это не было проверено ни автором гипотезы, ни последующими исследователями. В то же время
Предположение это более чем странное – с какой это стати царь будет отмечать десятилетие приговора над мятежниками? Какие основания приписывать Пушкину подобные убеждения?
В действительности все было иначе, факты опровергают догадки и домыслы. Ожидавшаяся амнистия была проявлена, о чем и было объявлено в указе, датированном 14 декабря 1835 года. Об этом указе знали и декабристы-каторжане, и их родные и близкие, знало общество, знал Пушкин – указ был опубликован в газетах. Естественно, что Пушкин, как все русские люди, ждал этого указа и прочел его с необыкновенным волнением.
Складывалась беспримерная для России политическая ситуация – в день десятилетия своего царствования Николай I как бы держал своеобразный экзамен перед Россией, перед русским обществом. Экзамен на мудрость самодержца, на человечность, на способность понимать требования общества (а к 1835 году довольно открыто обсуждалась практическая и политическая необходимость амнистии декабристов), на милосердие монарха, ознаменовавшего свое восшествие на царство дикой расправой с лучшими сынами отечества.
Выдержал ли этот экзамен Николай I? Как отнесся к этому указу Пушкин? Как он оценил проявленную в указе милость к декабристам? Как соотносится с этим указом Николая I стихотворение “Пир Петра Первого”?
Все эти и многие другие вопросы, связанные с пониманием смысла стихотворения, цели и времени написания и позднейшей публикации встают перед нами именно теперь.
Прежнее истолкование “Пира” решительно подрывается содержанием указа от 14 декабря 1835 года, В самом деле, если Пушкин верил Николаю I, то почему, спрашивается, написав призыв о милости, он не напечатал его? Ведь написание стихотворения датируют сентябрем – декабрем 1835 года. Призывал, а призыва не напечатал – зачем же навязывать Пушкину подобную нелепую позицию?
Еще более странным выглядит объяснение причин публикации “Пира” в апреле 1836 года – Пушкин призывает императора к милости через четыре месяца после ее торжественного объявления! Если, как утверждают многие исследователи, Пушкин верил Николаю I, верил в его милость, то после указа от 14 декабря 1835 года поэт должен был не призыв печатать, а поэтический акафист августейшему милостивцу. Но Пушкин почему-то этого не сделал, а напечатал “Пир Петра Первого”.
Что же тогда значило это стихотворение, в чем его гражданский смысл, как оно по-новому формулировало отношение Пушкина к царю?
Ответить на эти и многие другие важные вопросы поможет реальная история отношения Николая I к осужденным им декабристам, выяснение смысла и содержания его так называемых милостей, которые он проявлял к ним. Восстановить эту историю помогают указы императора, воспоминания декабристов и, в частности, воспоминания Д. И. Завалишина.
В июле 1826 года осужденным декабристам был объявлен приговор. 22 августа новый император издал указ, в котором он изменил срок наказания осужденным по первому разряду: Уголовный суд приговорил к каторжным работам “навечно”, а Николай I определил иной срок – “двадцать лет”.
Это обстоятельство, как отмечает Д. И. Завалишин, породило у одних ссыльных “иллюзии насчет общей амнистии”, у других скептическое отношение к Николаю, который, как они считали, “горяч, как Павел, и злопамятен, как Александр”. И все же, констатирует Д. И. Завалишин, “большинство из нас и наших родных охотно предавались обольщению”. Этому способствовало поведение “самых преданных правительству людей”, рассуждавших вслух в гостиных столицы на тему, что император помилует осужденных.
Почему так говорили люди? Потому ли, что они этого лично желали, “или хотели содействовать видам правительства”, было неизвестно. Но, “несомненно то,- утверждает Д. И. Завалишин,- что правительство, увидят наклонность наших родных и публики верить подобным речам, всячески старалось содействовать тому, как для успокоения общественного мнения, так и для того, чтоб удержать нас в спокойствии, и потому беспрестанно распускало слухи, что вот при таком-то или при таком-то случае будет амнистия. Все это через письма родных передавалось в каземат и отражалось в нем у большинства еще большими, может быть, иллюзиями, чем те, которым предавались наши родные в России”
Стихотворение звучало политическим уроком Николаю I. Это намерение Пушкина поняли современники. Следует напомнить отзыв одного из них – я имею в виду недавно опубликованное М. И. Гиллельсоном мнение о “Пире Петра Первого” Л. И. Голенищева-Кутузова, человека, идейно чуждого Пушкину. Тем интереснее его понимание пушкинского стихотворения: “”Пир в Петербурге” повествует в гармоничнейших стихах о пире, устроенном Петром Великим не в честь победы и торжества, рождения наследника или именин императрицы, но в честь прощения, оказанного им виноватым, которых он обнимает – стихи звучат по-пушкински… Не распространяясь уже о стихе, сама идея стихотворения прекрасна, это урок, преподанный им нашему дорогому и августейшему владыке…”