Бочкарева Н. С. Истоки романа культуры в западноевропейской литературе XVIII века

Бочкарева Н. С. Истоки романа культуры в западноевропейской литературе XVIII века “Источник: История всемирной литературы. 19 век “через синтез культурной эпохи запечатлевается с эпическим богатством историческое время в его неповторимых особенностях” (Днепров В. Д. Идеи времени и формы времени. М. , 1977.

С. 419). По мнению Л. Бердюгиной, в немецком романе культуры не только появляется новая поэтика в результате “словесного моделирования несловесных искусств”, но изменяется сам предмет искусства и возникает особый метод, синтезирующий

принципы художественного и философского мышления (Философские проблемы взаимодействия литературы и культуры. Новосибирск, 1986.

С. 91). В. Кругликов с нравственно-философских позиций определяет образ “человека культуры”, его пространство и время (Кругликов В. А. Образ “человека культуры”. М., 1988). “Источник: История всемирной литературы. 19 век “романа творения” (Бочкарева Н. С. Роман о художнике как “роман творения”: генезис и поэтика.

Пермь, 2000). Роман культуры как разновидность “романа творения”в западноевропейской литературе появляется на рубеже Просвещения и Романтизма,

в эпоху “наиболее интенсивных и многосторонних связей Востока и Запада” (П. А. Гринцер). Итальянский просветитель Дж.

Вико выдвинул важные для появления романа культуры принципы сравнительного изучения наций, основанные на общности человеческой природы. К концу XVIII в. “культурно-исторический роман”, в котором “решительно все должно было идти не от жизни, а от культуры, от истории искусства” (А. В. Михайлов) получает мировоззренческое обоснование в немецкой классической философии и эстетике И. Г. Гердера и К. Ф. Морица. “Источник: История всемирной литературы.

19 век “Замке Отранто” (1765) появляются элементы “романа творения”: образы итальянского автора и английского переводчика в предисловии к первому изданию, взаимодействие эпох (варварство и Ренессанс), культур (средневековое рыцарство и буржуазная демократия) и эстетических принципов (классицизм, просветительский реализм, предромантизм), образы произведений искусства (замок, статуя, портрет). Неслучайной нам представляется и полемика Уолпола с Вольтером, на которую последний отвечает “одним из самых оригинальных и художественно совершенных произведений” (И. Миримский) – “Царевной Вавилонской” (1768). “Источник: История всемирной литературы. 19 век “Царевны Вавилонской”, на наш взгляд, состоит в поэтике культурологической игры.

Вольное переложение библейского текста Экклесиаста, приписанное гостям Бела, задает тему: “Сущность человеческой природы – наслаждаться, все же остальное – суета сует” (здесь и далее перевод Н. Коган). К Экклесиасту отсылает и единственное авторское примечание, но и здесь мы обнаруживаем игру с источником, характерную для романа культуры: указываются главы 3, 18 и 19, хотя в тексте Библии их всего 12! В 3 главе Экклесиаста акцентируется мотив времени: “Всему свое время, и время всякой вещи под небом…” Концепция времени библейского проповедника во многом определила хронотоп романа Вольтера: “Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят: “Смотри, вот это новое” но это было уже в веках, бывших прежде нас” (Эк. 1; 9). Ритуальная функция птицы Феникс, сгорающей на костре и возрождающейся из пепла соответствует культурологической концепции “возвращения времен”. Критикуя древних авторов, Вольтер иронически оправдывает собственные метаморфозы времени, в котором древние вавилоняне встречаются с европейцами XVIII столетия. “Источник: История всемирной литературы.

19 век – специфическое культурное пространство, в котором свободно соединяются различные эпохи: Халдейское царство (Бел), Ахеменидский и Сасанидский Иран (Оромазд), Арабский халифат (мусульмане). Поэтому хронотоп в романе не исторический, а культурологический. Неслучайно владыкой Вавилона здесь становится не исторический царь, а древнее божество – “старый Бел”. “Источник: История всемирной литературы.

19 век с Индией. Народы Индии уважают гангаридов подобно тому, как в Вавилоне “люди невежественные, но жаждущие знаний, уважают халдейских философов, хотя не могут с ними сравняться”. Примечательно, что в странствиях Формозанты и Амазана не упоминается Греция, а мифические животные страны гангаридов тесно связаны с греческой мифологией. Античные реминисценции сопровождают героев романа Вольтера.

Греческая культура оказывается в какой-то мере внутренним центром романа, точкой отсчета и оценки, не случайно Амазан излагает учение, “ставшее спустя много столетий учением Пифагора, Порфирия и Ямвлиха”. Мотив испытаний, позволяющий соединить элементы мифа, сказки и рыцарского романа, используется для включения в игровое поле романа трех древневосточных культур: египетской, индийской и скифской. Мотив странствий позволяет сопос