Биография Толстого Казань. Юность (Толстой Лев Н.)
Сложность натуры юного Толстого проявилась в самом начале казанской жизни, неожиданно для него самого. С одной стороны, он жаждал новых знаний, это отмечали все, кто был рядом с ним в ту пору. С другой – не выносил заданной и устоявшейся последовательности их получения. Внешние, привычные для всех условия образования тяготили Толстого.
По результатам вступительных экзаменов в 1844 году его не зачислили на восточный факультет Казанского университета.
И только после дополнительного испытания по “заваленным” истории и статистике
Но к переводным экзаменам на второй курс он все-таки не был допущен. Толстой подал прошение о переводе с факультета восточной словесности на факультет юридический и, после двух неполных лет обучения на этом факультете, в 1847 году оставил университет. “Не ходил на лекции”, “весьма ленив”, – отмечали преподаватели, часто ставившие графу Толстому невысокие оценки.
По всему этому кажется, что речь идет о ветреном и пустом молодом человеке. Но достаточно перечня изученной Толстым литературы
– чтобы поразиться глубине и своеобразию ума этого человека. Ведь к моменту выхода из университета ему было всего лишь восемнадцать лет!
В это время Толстой сделал в дневнике запись, во многом объясняющую его решение:
“Во мне начинает проявляться страсть к наукам; хотя из страстей человека эта есть благо-роднейшая, но не менее того я никогда не предамся ей односторонне, т. е. совершенно убив чувство и не занимаясь приложением, единственно стремясь к образованию ума и наполнению памяти”.
И далее:
“Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к прак-тике”.
Приложение к жизни своих способностей и огромных душевных сил – такова была главная страсть юного Толстого. Как и всякая страсть, она была нетерпеливой. Может быть, поэтому он и отказался от “посредника” между собою и реальной жизнью, каким ему представлялся университет, полный курс которого, по словам Толстого, содержал в себе множество бесполезных мелочей.
Но еще более, чем к обстоятельствам своей внешней жизни. Толстой требователен к жизни внутренней. При чтении его юношеского дневника появляется даже некоторое раздражение: сколько же можно человеку, вполне осознающему свой талант и глубокий ум, корить себя за проявления обычных, в нашем понимании, человеческих слабостей?
“Я невоздержан, нерешителен, непостоянен, глупо тщеславен и пылок, как все бесхарактерные люди. Я не храбр. Я неаккуратен в жизни и так ленив, что праздность сделалась для меня почти неодолимой привычкой”.
Может показаться, что Толстой специально “оговаривает” себя. Но это не так. Будучи от природы честен, Толстой был честен и в дневнике. После глубокого рассуждения о предназначении человека он с той же искренностью мог написать о своем огорчении оттого, что у него “левый ус хуже правого”.
Или, уже позднее – что не сможет жить, если не заведет в своем хозяйстве таких поросят, каких увидел у соседа-помещика. Эти кажущиеся смехотворными детали выдают в нем величайшего художника непосредственных чувств, человека, пишущего правду.
После выхода из университета дневник Толстого прерывается почти на три года. Впоследствии он вспоминал эти годы как безалаберные и беспутные. Он часто переезжал с места на место: бывал в Москве, в Ясной Поляне, в Петербурге. Его увлекла светская жизнь с опасными для молодого человека пороками: игрой в карты, цыганами, вином.
Сильный характер не всегда останавливал Толстого; запоздалое раскаяние в своих поступках и образе жизни часто настигало его. Об угрызениях совести он доверительно писал в письмах единственной своей долголетней утешительнице – тетушке Т. Ергольской.
В 1850 году Толстой возобновил ведение дневника. Двадцатидвухлетнему юноше казалось, что он “стал уже слишком холоден”, “перебесился и постарел”. К этому времени Толстой успел позаниматься обустройством Ясной Поляны и жизни своих крестьян (что впоследствии описал в повести “Утро помещика”), поработал в Тульском губернском правлении канцелярским служителем – словом, обрел тот жизненный опыт, который заставил его по-новому задуматься над собственной жизнью.
“Кто ты – что ты?” – этот вопрос слышал он в мерном ходе часов яснополянского дома, и ответ на него требовал новых впечатлений, новых мыслей и слов.