Биография Маяковского. “Можете? Попробуйте…” (Маяковский В. В.)

В следующий приезд Маяковского, осенью 1928, в кафе “Вольтер” вновь прошел его поэтический вечер, после которого Марина Цветаева на вопрос: “Что же скажете о России после чтения Маяковского?” – ответила: “Что сила – там”. Она назвала Маяковского “гармоническим максимумом” и приветствовала стихами: “Архангел-тяжелоступ, здорово, в веках Владимир!”

Но сам он после подобных выступлений чувствовал себя все более измотанным, опустошенным. И это не было обычной физической усталостью. Молодость, готовая к борьбе

со всем миром, готовая яростно доказывать свою правоту, осталась позади.

Теперь поэту особенно хотелось понимания, он считал, что хотя бы это заслужил двумя десятилетиями непрерывной, в полную силу, поэтической работы.

Ему не занимать было читательского признания, особенно среди молодежи. Но Маяковский ожидал понимания профессионального, признания среди поэтов, а встречал в основном зависть, скрытую и явную недоброжелательность. Он не отличался ангельским характером, умел наживать врагов, мог быть грубым и бесцеремонным в полемических выпадах, особенно во время публичных диспутов, клеймил врагов направо

и налево в политических стихах. Но даже в политических стихах сказывалась его истинно поэтическая мощь, которую трудно было не оценить.

Что же говорить о других темах его творчества…

В 1928 Маяковский познакомился в Париже с Татьяной Яковлевой. Ей посвящены стихи “Письмо Татьяне Яковлевой” и “Письмо Кострову из Парижа о сущности любви” (Костров был главным редактором “Комсомольской правды”, в которой Маяковский опубликовал эти стихи).

Татьяне Алексеевне Яковлевой в 1928 был двадцать один год. Она была племянницей жившего в то время в Париже русского художника-эмигранта Александра Яковлева. По протекции автомобильного магната Ситроена и посла Франции в СССР ей в 1925 удалось выехать из Пензы к дяде для лечения от туберкулеза. В Россию она больше не вернулась.

Несмотря на юные годы, Татьяна Алексеевна уже тогда, несомненно, была весьма заметной женщиной. Ей оказывали внимание Сергей Прокофьев и Жан Кокто, с семнадцати лет она имела огромный успех во взыскательном парижском обществе. Впоследствии ее друзьями и знакомыми были Дали, Ларионов, Пикассо, фон Караян, Бродский – и все они отмечали красоту, ум и такт этой женщины.

Маяковский влюбился в Татьяну Яковлеву мгновенно, судя по стихам, с первого взгляда:

Ураган,

Огонь,

Вода

Подступают в ропоте.

Кто

Сумеет

Совладать?

Можете?

Попробуйте…

Он не поехал даже к Элли Джонс, которая ждала его в Ницце с ребенком; все было забыто.

Вероятно, впервые он не ощутил в любимой женщине испуга перед силой его чувств

Об этом тоже свидетельствует строчка стихов: “Ты одна мне ростом вровень”. И вместе с тем его неожиданная любовь была “человеческая, простая”. В записанных на магнитофон воспоминаниях Татьяна Алексеевна рассказала: “Я прекрасно отдавала себе отчет, что все в его жизни переменилось.

Я сразу это почувствовала. Все было так нежно, так бережно. В первую встречу – было холодно – он снял свое пальто в такси и укутал мои ноги – такая, например, мелочь. …

Человек был совершенно необычайного остроумия, обаяния и колоссального сексапила. … Он мне не “нравился”, я его полюбила”.

“Стихи Татьяне Яковлевой” полны не только могучих, стихиям равных чувств – поступи молний в черном небе, двигающей горами ревности, – но и точных житейских подробностей, вообще характерных для лирики Маяковского: встреча происходит в пять часов вечера – и “стих людей дремучий бор”, для влюбленного поэта “вымер город заселенный”. Стихи проникнуты отчаянием. Даже шокирующая строчка: “Я не сам, а я ревную за Советскую Россию”, – более всего свидетельствует именно об отчаянии…

Татьяна Алексеевна проявила большой такт и поистине аристократическую выдержку во всем, что касалось Лили Брик. Это тоже наверняка произвело впечатление на Маяковского, который, несмотря на приверженность ко всему советскому, даже в стихах не забывал, что является “отпрыском дворянским”. В нем вообще сочеталось несочетаемое, мучительно для него сочеталось, и Татьяна Яковлева, вероятно, это поняла.

Несоответствия чувств на этот раз, вероятно, не было. Было другое препятствие – неодолимое… Оказалось, гораздо легче позвать в Москву Эйфелеву башню, чем Татьяну Яковлеву.

Маяковский не мог не понимать, что такая перемена судьбы для нее невозможна, что “взять” эту женщину можно только “вдвоем с Парижем”, – а это, в свою очередь, невозможно для него.

И все-таки Владимир Владимирович звал ее – звал письмами и телеграммами. Все время до его приезда весной 1929 Татьяна Алексеевна каждое воскресенье получала из магазина цветы и визитки Маяковского со стихами вроде: “Вот розы куст проклятый, стой, где мне нельзя стоять”. Во время Второй мировой войны многие письма Маяковского к Татьяне Яковлевой, в том числе и эти стихи “к цветам” на визитных карточках, пропали: муж Татьяны Алексеевны был участником Сопротивления, поэтому ей пришлось, все бросив, скрываться, когда немцы заняли Париж.

В 1929, во время последнего приезда Маяковского в Париж, Татьяна Алексеевна обещала ему принять окончательное решение по поводу ее возвращения или невозвращения в Москву, когда Владимир Владимирович приедет в следующий раз: она все не могла решиться рассказать обо всем дяде, ей было неловко перед ним, ведь он приложил немыслимые усилия, чтобы вывезти ее из Советской России. К тому же она предполагала, что ее может ожидать на родине… Но следующего приезда Маяковского уже не было: больше он заграничной визы не получил.

Какую роль сыграли в этом его отношения с Татьяной Яковлевой, о которых, разумеется, знали “органы” ГПУ, достоверно неизвестно. Однако невыдачей визы Маяковскому ясно дали понять: его выпускают за “железный занавес” для того, чтобы он пропагандировал советский строй и клеймил капитализм, а не для того, чтобы влюблялся в каких-то эмигранток. В последнем письме Яковлевой Маяковский писал, что надо подумать окончательно, что нельзя растрачивать любовь на шагание по телеграфным столбам…

Некоторые биографы поэта считают, что невыдаче визы Маяковскому способствовала Лиля Брик. В то время один из высших чинов ГПУ, Яков Агранов, был своим человеком в доме Бриков, находился в курсе всех их дел и контактов. И все-таки утверждать что-либо без документальных свидетельств едва ли правомерно.

Говорить можно лишь о несомненной ревности Лили Юрьевны к Татьяне Яковлевой – главным образом как к вдохновительнице стихов, которые поэт до сих пор посвящал только Лиле.

С тех пор как отношения с Л. Брик перестали быть супружескими, у Маяковского бывали увлечения, мимолетные и серьезные. Лиля Юрьевна знала о них, всячески давала понять, что относится к ним равнодушно, однако бдительно следила, чтобы эти отношения не перешли за грань именно увлечений. Влияние ее на Маяковского было огромным.

Когда в 1927 до нее дошли слухи, что Владимир Владимирович собирается жениться на Наталье Брюханенко, с которой познакомился в Госиздате и путешествовал по Крыму, Лиля Юрьевна написала ему: “Володя, не делай этого…” Свадьба не состоялась.

Лиля Брик дорожила ролью единственный музы великого поэта и не собиралась с ней расставаться ни при каких условиях. Как ни пыталась она в своих мемуарах оправдать себя тем, что “благополучие” семейной жизни помешало бы Владимиру Владимировичу писать стихи, ее эгоизм слишком очевиден.

Маяковский не приехал больше в Париж. И наверняка понял, что о Татьяне Яковлевой надо забыть, и изо всех сил старался это сделать. Осенью 1929 Татьяна Алексеевна вышла замуж за виконта дю Плесси.

Объяснение этому она дала простое: любви к мужу не было, но было желание иметь семью, детей, какую-то жизненную перспективу, кроме шитья шляпок на продажу и вечного существования на дядином содержании. О том, что заграница закрылась для Маяковского навсегда, она догадалась сразу. Кроме того, до нее дошли слухи о том, что Маяковский начал ухаживать за Вероникой Полонской, и она посчитала себя свободной от обязательств по отношению к нему.

Муж Татьяны Алексеевны воевал в армии генерала де Голля, был награжден орденом Сопротивления и погиб во время войны. Впоследствии она уехала со вторым мужем в США, где умерла в 1991. Ее архив в Гарвардском университете, содержащий письма к ней Маяковского, до сих пор закрыт согласно ее завещанию.