Биография Маяковского. «Ласка и лозунг, и штык, и кнут» (Маяковский В. В.)
Осенью 1919 начался более чем двухлетний период в творчестве Маяковского, связанный с «Окнами РОСТА» (Российского телеграфного агентства).
Через десять лет, собрав часть сделанных им для РОСТА плакатов в сборник «Грозный смех», Маяковский расскажет в предисловии:
«Моя работа в Роста началась так. — Я увидел на углу Кузнецкого и Петровки, где теперь Мос — сельпром, первый вывешенный двухметровый плакат. Немедленно обратился к заву Ростой, тов. Керженцеву, который свел меня с М. М. Черемных, одним из лучших работников этого
Второе окно мы делали вместе».
«Окна» представляли собой плакаты, с помощью рисунков и подписей извещавшие
О каком-нибудь злободневном событии.
Они вывешивались в пустующих окнах магазинов, отчего произошло и название. Темп работы был стремительный.
Случалось, что между известием о победе на фронте Гражданской войны и вывешиванием плаката по этому поводу проходило сорок минут. Чтобы представить себе объем этой работы, достаточно сказать, что до февраля 1922 в РОСТА, а потом в Главполитпросвете было выпущено полторы тысячи плакатов. Не менее чем к восьмидесяти процентам из них подписи
Сотрудничать в «Окнах» стала и Лиля Брик, так как это давало паек госслужащего. В 1919 красок почти не было, работать приходилось в холодной мастерской, спать урывками, часто здесь же, в рабочей комнате. Однажды Маяковский положил под голову полено, чтобы не проспать слишком долго.
В этой работе, как и во всем, чем он занимался, проявилось его отношение к людям: соединение чуткости и требовательности. Он мог сказать художнику, задержавшему выполнение работы: «Вам, Нюренберг, разумеется, разрешается болеть… Вы могли даже умереть — это ваше личное дело.
Но плакаты должны были здесь быть к десяти часам утра», — и тут же с непреклонным упорством «выбивать по инстанциям» паек для сотрудницы РОСТА Риты Райт…
Многие знавшие поэта недоумевали: зачем он тратит столько времени на политические агитки, которые к тому же почти не сохраняются? Р. Якобсон считал, что для Маяковского «Окна» были едва ли не в первую очередь «халтурой» ради заработка. Конечно, материальная сторона играла важную роль: Маяковский всю жизнь зарабатывал деньги для себя и для семьи, он привык к этому и считал естественным поддерживать не только мать с сестрами, но и Бриков.
Но главными все-таки были внутренние, творческие причины.
«Революция выбросила на улицу корявый говор миллионов, жаргон окраин полился через центральные проспекты… Как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров?» — эта задача стала для Маяковского настолько насущной, что он использовал любые возможности для ее реализации. Он не смог избежать соблазна мгновенной, прямой связи с читателем.
Язык его плакатов как раз и был тем языком улицы, который он слышал и чувствовал, из которого стремился «вывести поэзию».
Чувствовал он и масштаб совершающихся на его глазах событий — разрушения и перевоссоздания всех жизненных основ. Это была та самая «музыка революции», которую призывал слушать Александр Блок, особенно высоко чтимый Маяковским поэт — современник. И для того чтобы воплотить в искусстве этот гигинтский сдвиг жизни, Маяковский пробовал все доступные ему возможности. «Чем вещь или событие больше, тем и расстояние, на которое надо отойти, будет больше.
Слабосильные топчутся на месте и ждут, пока событие пройдет, чтоб его отразить, мощные забегают на столько же вперед, чтоб тащить понятое время… Это опять-таки не значит, что надо вещи делать только несвоевременные. Нет. Именно своевременные.
Я только останавливаю внимание поэтов на том, что считающиеся легкими агитки на самом деле требуют самого напряженного труда и различнейших ухищрений, возмещающих недостаток времени». Маяковский овладел всеми «ухищрениями», всеми возможностями лаконичной, стремительной поэтической формы.
И все-таки «Окна РОСТА» отнимали слишком много времени. Даже солнцу, пришедшему к нему в гости на даче в Пушкино, поэт пожаловался на то, «что-де заела Роста» («Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче»). Как всякое дело, вдохновляемое идеей, работа в РОСТА постепенно изживала себя.
1920 год начался чтением новой поэмы «150 000 000». Маяковский хотел ее опубликовать без подписи (и именно так издал впервые в апреле 1921) — с тем, чтобы каждый из граждан новой России мог дописывать к его творению собственные строки, подтверждая тем самым смысл названия и увеличивая «невероятную, гигантскую суть» сказанного. Власти встретили поэму настороженно в первую очередь потому, что она активно не понравилась Ленину.
Трудно сказать, что показалось «вычурным и Штукарским» вождю пролетариата. Может быть, уже первые строки:
150 000 000 мастера этой поэмы имя.
Пуля — ритм.
Рифма — огонь из здания в здание.
150 000 000 говорят губами моими.
Ротационкой шагов
В булыжном верже площадей напечатано это издание.
Госиздат тянул с печатанием, начались неприятности и с выплатой гонораров за «Мистерию-буфф». Маяковский, как всякий уважающий свой труд художник, требовал своевременных выплат, дело дошло до суда, который поэт выиграл. Его требовательность раздражала многих.
В связи с судебным процессом критик Сосновский придумал даже название этой бескомпромиссности — «маяковщина».
В это же время Маяковский продолжал заниматься и делами издательства «ИМО», где готовил к печати книгу «Все сочиненное Владимиром Маяковским». В предисловии к ней, подводя итог десятилетию своего творчества, поэт заявил: «Оставляя написанное школам, ухожу от сделанного и, только перешагнув через себя, выпущу новую книгу». Эти слова могут считаться лейтмотивом всего его творчества.
И, конечно, не прекращались публичные выступления поэта. Стихи Маяковского звучали «как ласка, и лозунг, и штык, и кнут» в холодных, переполненных залах. Аудитория отвечала ему «всем своим затаенным дыханием, всем напряжением тишины и — взрывом голосов, буквальным, не метафорическим, громом аплодисментов. К знакомым с детства стихиям — огню, ветру, воде — прибавлялась новая, которую условно называли «поэзия»» (Р.
Райт-Ковалева).
Чтобы добиться постановки «Мистерии-буфф» в Москве, поэт буквально взял столицу приступом: он читал пьесу в рабочих клубах, в кино, на уличных собраниях.
— мая 1921 в Первом Театре РСФСР наконец состоялась премьера в постановке В. Мейерхольда. Д. Фурманов, бывший в то время корреспондентом газеты «Рабочий край», писал в рецензии на спектакль:
«Эта новая форма постановки, такая непривычная и неуклюжая, не нравится пока безусловному большинству, но захватывает, интересует она, безусловно, всех, кто близок к миру искусства. Здесь нет отделки, отшлифовки, внешней лакировки, — наоборот, здесь поражает вас крайняя неотделанность и элементарная простота, граничащая с грубостью, и грубость, граничащая с вульгарностью. Зато здесь много силы, крепкой силы, горячей веры и безудержного рвения. Вы его чувствуете и в голосе, и во взоре, и в движении актера.
Это новый театр — театр бурной революционной эпохи».
В сентябре 1921 в Политехническом музее был устроен Дювлам — Двенадцатый юбилей Владимира Маяковского.
(1918) марта 1922 газета «Известия» вышла со стихотворением «Прозаседавшиеся», в котором Маяковский возмущался ненавистными ему проявлениями бюрократической пошлости. В отличие от поэмы «150 000 000» к стихотворению весьма благосклонно отнесся Ленин. Он даже признал его полезным.
Так начали вырисовываться черты печального явления: стихи Маяковского, его поэтический пыл стали использоваться властями в своих далеких от поэзии целях…
Эти годы — с 1918 по 1923 — счастливое время в отношениях с Лилей Брик. Взаимная любовь давала Маяковскому огромную творческую энергию. Они обменялись кольцами. Подаренное Лилей кольцо Владимир Владимирович носил всю жизнь, несмотря на упреки в мещанстве.
В записке, полученной им однажды во время выступления, содержался очередной упрек: «Тов. Маяковский! Кольцо вам не к лицу!» — «Конечно, не к лицу, — немедленно отреагировал он. — Поэтому я ношу его на руке, а не в ноздре».
На кольце, подаренном Лиле, Маяковский выгравировал ее инициалы — Л. Ю. Б. Когда читаешь их по кругу, буквы складываются в бесконечное «ЛЮБЛЮ».
Так — «Люблю» — называлась поэма, написанная в начале 1922. Это самый светлый из всех его гимнов женщине, которая
Пришла — деловито, за рыком, за ростом, взглянув,
Разглядела просто мальчика.
Взяла,
Отобрала сердце и просто пошла играть — как девочка мячиком.
В поэме Маяковский объяснил, что такое любовь для человека, на котором «с ума сошла анатомия. Сплошное сердце — гудит повсеместно».
Тогда он едва ли предвидел кризис отношений с любимой, обозначившийся к концу 1922 года.