Биография Аверченко А. Т
Писательская звезда Аверченко взошла стремительно. В 1905 г. он еще безвестный служащий в Харькове, а три года спустя – редактор и ведущий автор популярнейшего в России юмористического журнала “Сатирикон”. С 1910 г. один за другим выходят сборники веселых аверченковских рассказов, иные из них, менее чем за десятилетие, успевают выдержать до двадцати изданий.
Театр широко отворяет двери его скетчам и юмористическим пьесам. К его выступлениям прислушивается либеральная печать, его острых, написанных на злобу дня фельетонов побаивается
Нет, в самой русской действительности 1907-1917 гг. имелись все предпосылки для того, чтобы его остроумный, зачастую беззлобный, а иногда и “сытый” смех вызвал восторженный прием у широких кругов тогдашней читающей публики.
Первая русская революция. Первая русская революция вызвала небывалый доселе спрос на обличительную и сатирическую литературу. Именно в 1905-1907 гг. появляются десятки журналов и еженедельных листков и в их числе харьковские “Молот” и “Меч”, где ведущим (а подчас и единственным)
В 1907 г. Аверченко, полный смутных планов и надежд, отправляется “завоевывать” Петербург.
Журнал “Сатирикон”. В столице ему пришлось начинать сотрудничество во второстепенных изданиях, в том числе в плохоньком, терявшем подписчиков журнальчике М. Г. Корнфельда “Стрекоза”, который, кажется, уже нигде и не читали, кроме как в пивных.
В 1908 г. группа молодых сотрудников “Стрекозы” решила издавать принципиально новый журнал юмора и сатиры, который объединил бы замечательные художественные силы. В “Сатириконе”, а также продолжавшем его фактически с 1913 г. “Новом Сатириконе” сотрудничали художники Ре-Ми (Н. Ремизов), А. Радаков, А. Юнгер, Л. Бакст, И. Билибин, М. Добужинский, А. Бенуа, Д. Митрохин, Натан Альтман. На страницах журнала выступили мастера юмористического рассказа – Тэффи и О. Дымов; поэты – Саша Черный, С. Городецкий, позднее – О. Мандельштам и молодой В. Маяковский.
Из ведущих писателей той поры в “Сатириконе” печатались А. Куприн, Л. Андреев и приобретавшие известность А. Толстой, А. Грин. Но “гвоздем” каждого номера были произведения Аверченко, который устраивал на страницах “Сатирикона” веселый карнавал масок. Под псевдонимами Медуза Горгона, Фальстаф, Фома Опискин он выступал с передовицами и злободневными фельетонами.
Волк (тот же Аверченко) давал юмористическую “мелочь”. Ave (он же) писал о театрах, вернисажах, музыкальных вечерах и остроумно вел “Почтовый ящик”. И лишь рассказы он подписывал своей фамилией.
Мастер юмористического рассказа. Короткий, “выстреливающий” юмором рассказ – таков жанр, где Аверченко достигал высот подлинного словесного искусства. Глубоким политическим сатириком, “заступником народным” он, конечно, не был.
Многочисленные его журнальные фельетоны – это, как правило, фельетоны-однодневки. Но среди рассказов редкими искрами проблескивают и сатирические произведения: “История болезни Иванова”, “Виктор Поликарпович”, “Робинзоны” и др., где зло высмеивается страх обывателя, взяточничество чиновников и эпидемия шпионажа и политического сыска.
Быт города – вот главный “герой” Аверченко. И не просто города, а города-гиганта. В Петербурге-Петрограде стократ убыстрен самый ритм, бег бытия: “Кажется, будто позавчера повстречался на Невском со знакомым господином. А он за это время или уже Европу успел объехать и женился на вдове из Иркутска, или полгода как застрелился, или уже десятый месяц сидит в тюрьме” (“Черным по белому”).
Здесь каждая мелочь, каждая новинка быта становится для Аверченко источником неиссякаемой изобразительности и юмора. С легкостью фокусника извлекает молодой писатель остроумные сюжеты, он готов, кажется, создавать рассказы “из ничего” и напоминает своей богатой выдумкой сотрудника “Стрекозы” и “Будильника” Антошу Чехонте.
Смеясь над пошлостью, Аверченко выступал союзно с другими “сатириконовцами” – с Сашей Черным, Радаковым, Ре-Ми, Тэффи. По мысли сотрудников, их “Сатирикон” “неустанно старался очищать и развивать вкус среднего русского читателя, привыкшего к полуграмотным распивочным листам”. Здесь заслуга “Сатирикона” и Аверченко в самом деле велика.
На страницах журнала хлестко высмеивается бездарность, ее дешевые штампы (рассказы “Неизлечимые”, “Поэт”), устраивается показательный суд над глупостью.
Аверченко и “новое” искусство. Аверченко выступает не просто поборником талантливого, но жизненного, реалистического искусства. Восторженно откликается он на гастроли в Петербурге МХТ: “Художественный театр был единственным местом, где я спрятал свой смех в карман и сидел на своем месте, потрясенный, сжатый тем мощным потоком несокрушимого таланта, который хлынул в мою бедную, юмористическую душу и закружил ее, как щепку”.
Зато высмеивает он, исходя из здравого смысла, оторванный от жизни романтизм (“Русалка”), и смех его достигает звенящей силы и едкости, когда он обращается к “архимодным”, упадочническим течениям в современной ему литературе или живописи. И здесь снова приходится вернуться к общей линии “Сатирикона”. Художники, поэты, рассказчики постоянно избирают мишенью для сатиры уродливое, антиэстетическое, больное в искусстве.
Нет ничего удивительного в том, что темы иных карикатур и пародий повторяют или предвосхищают сюжеты иных аверченковских рассказов. Они видели и весело изобличали в “новаторах”, кичащихся своей “непонятностью”, самых обычных шарлатанов. Демократизмом, ясностью вкусов Аверченко был близок массовому читателю.
Политическая сатира. С началом великого кризиса, охватившего старую Россию,- поражения на германском фронте, надвигающаяся разруха и призрак голода – замолк веселый, искрометный смех Аркадия Аверченко. Как личную драму воспринимал он все ухудшавшийся петроградский быт, дорожание жизни (“Запутанная и темная история”, “Индейка с каштаном”, “Быт”). “Когда нет быта с его знакомым уютом, с его традициями – скучно жить, холодно жить” – этими словами заканчивается автобиографический рассказ 1917 г. “Быт”.
Аверченко, приветствовавший падение романовской династии (фельетон “Мой разговор с Николаем Романовым”), выступает против большевиков (“Дипломат из Смольного” и др.). Однако новая власть не желает мириться с легальной оппозицией: к лету 1918 г. закрываются все небольшевистские газеты и журналы, в том числе и “Новый Сатирикон”. Самому Аверченко грозил арест и доставка в петроградскую ЧК, в знаменитое здание на Гороховой.
Из Петрограда он бежит в Москву, а оттуда вместе с Тэффи уезжает в Киев. Начинается “одиссея” странствий с остановкой во врангелевском Крыму. В политическом фельетоне “Приятельское письмо Ленину” Аверченко итожит свои скитания, начиная с памятного 1918 г.:
“Ты тогда же приказал Урицкому закрыть навсегда мой журнал, а меня доставить на Гороховую.
Прости, голубчик, что я за два дня до этой предполагаемой доставки на Гороховую уехал из Петрограда, даже не простившись с тобой. Захлопотался…
Я на тебя не сержусь, хотя ты гонял меня по всей стране, как серого зайца: из Киева в Харьков, из Харькова в Ростов, потом Екатеринодар, Новороссийск, Севастополь, Мелитополь, опять Севастополь. Это письмо я пишу тебе из Константинополя, куда прибыл по своим личным делам” .
В памфлетах и рассказах, написанных в Крыму, Аверченко обращается к белому воинству с призывом приблизить “час ликвидации и расчета” с большевиками.
В Севастополе Аверченко вместе с Анатолием Каменским организует театр-кабаре “Дом артиста”, где ставятся его пьесы и скетчи “Капитоша”, “Игра со смертью” и где сам он выступает как актер и чтец. Из Севастополя, в потоке беженцев, Аверченко уехал одним из последних. В Константинополе он задерживается на полтора года, выступая в созданном им небольшом театре “Гнездо перелетных птиц”.
Последним пристанищем Аверченко становится Прага.
“Дюжина ножей в спину революции”. В 1921 г. в Париже вышла пятифранковая книжка рассказов Аверченко “Дюжина ножей в спину революции”. Название точно отражало смысл и содержание двенадцати рассказов, которым автор предпослал предисловие: “Может быть, прочтя заглавие этой книги, какой-нибудь сердобольный читатель, не разобрав дела, сразу и раскудахчется, как курица:
– Ах, ах! Какой бессердечный, жестоковыйный молодой человек этот Аркадий Аверченко!! Взял да и воткнул в спину революции ножик, да и не один, а целых двенадцать!
Поступок, что и говорить – жестокий, но давайте любовно и вдумчиво разберемся в нем.
Прежде всего спросим себя, положив руку на сердце:
– Да есть ли у нас сейчас революция?..
Разве та гниль, глупость, дрянь, копоть и мрак, что происходит сейчас, разве это революция?”
Никогда ранее писательский темперамент Аверченко не обретал такой яростной силы и выразительности. Рассказы “Фокус великого кино”, “Поэма о голодном человеке”, “Трава, примятая сапогом”, “Чертово колесо”, “Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина”, “Новая русская сказка”, “Короли у себя дома” и т. д.- короткие, со стремительно, пружинно раскручивающимся сюжетом и яркостью обличительных характеристик. Куда подевались мелкотемье, благодушный юмор, сытый смех!
Завершалась книжка вопросом: “За что они Россию так?..” (“Осколки разбитого вдребезги”).
Книжка вызвала отповедь в советской печати. Разобрав ряд аверченковских рассказов, Н. Мещеряков, например, сделал вывод: “Вот до какой мерзости, до какого “юмора висельника” дошел теперь веселый балагур Аркадий Аверченко”. Вместе с тем на страницах “Правды” появилась другая статья, обстоятельно доказывавшая, что в сатире Аверченко есть нечто полезное и для советского читателя. Эту статью, как известно, написал В. И. Ленин.
Характеризуя рассказы “озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко”, Ленин отмечал: “Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки”.
“Смех сквозь слезы”. Да, в “Дюжине ножей…” перед нами предстал “другой Аверченко”. Теперь, за гребнем великих потрясений, в новых произведениях, которые писались в скитаниях – в Константинополе или в Праге,- зазвучал тот “смех сквозь слезы”, что был столь характерен для отечественной литературы от Гоголя до Чехова, горькая сатира оттеснила добродушный юмор (сб. “Смешное в страшном”).
Сам отъезд за рубеж окрашивается в скорбные тона, о чем поведал с горькой улыбкой писатель в предисловии к книге “Записки простодушного” (1923): “”Ехать так ехать”, – добродушно сказал попугай, которого кошка вытащила из клетки, и добавил: – Отныне я тоже решил “улыбаться на похоронах”…” Лишь изредка прорывается “прежний”, веселый Аверченко (“Пантеон советов молодым людям”, 1925), чтобы снова вернуться к печальной действительности и ностальгическим настроениям (автобиографический роман “Шутка мецената”, 1925).
12 марта 1925 г. в пражской городской больнице Аверченко скончался от болезни сердца.
“Сколько бы ни было недостатков у Аркадия Тимофеевича, – писал автору этих строк 4 ноября 1964 г. Корней Чуковский, когда после долгого перерыва вышел наконец сборник юмористических рассказов Аверченко, – он на тысячу голов выше всех ныне действующих смехачей”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...