Биография Анненского И. Ф

Ранние годы. Поэт родился в семье крупного чиновника, учился в столичных гимназиях (экзамены на аттестат зрелости сдал экстерном). В 1879 г. окончил историко-филологический факультет Петербургского университета.

Служил по ведомству Министерства народного просвещения: преподавателем петербургских гимназий, читал лекции на Высших женских курсах, был директором Коллегии П. Галагана в Киеве, 8-й петербургской гимназии и Николаевской гимназии в Царском Селе, инспектором Петербургского учебного округа. Незадолго до смерти – весной 1909 г. –

принял участие в организации и редактировании журнала “Аполлон”. С начальством и сослуживцами отношения складывались чаще сложные.

Нелегкое, одинокое существование восполнялось напряженным творчеством. Все крупные публикации Анненского вышли, однако, в его последние годы: драмы из древнегреческой жизни (1901 -1906); сборник стихотворений (переводных) “Тихие песни” (1904); первый том переведенных и прокомментированных сочинений Еврипида (1906); собрание литературно-критических работ – “Книга отражений” (1906), “Вторая книга отражений” (1909). И только после кончины по-эта-новатора появилось

первое издание его многообразной лирики “Кипарисовый ларец” (1910).
Творческие искания. Анненский болезненно ощущал свою неслиянность с реальной действительностью, противоречивость человеческой души, краткость радужных моментов жизни. Поэтому его взгляд был прикован к мигу, к экспрессивно воспринятым подробностям окружающей действительности.

Свои сложные внутренние состояния поэт воплощал опосредованно – через проявление или деталь внешнего мира (принцип “одухотворенной предметности”).
Хочу понять, тоскою пожираем,
Тот мир, тот миг с его миражным раем.
Уж мига нет – лишь мертвый брезжит свет…
А сад заглох… и дверь туда забита…
И снег идет… и черный силуэт
Захолодел на зеркале гранита.

Образ сада несет в себе не только зимнюю печаль, но исходный, природный свой смысл – некогда цветущего чуда. Мироощущение одновременно и просветляется, и драматизируется (“дверь забита”).
Прозорливо сказал Н. Гумилев об Анненском: “У него не чувство рождает мысль, как это бывает у поэтов, а сама мысль крепнет настолько, что становится чувством”. Столь необычное качество определило оригинальное звучание всех, будто давным-давно “прочтенных” тем. Среди них – о тайнах творческого процесса.
В “Третьем мучительном сонете” запечатлено вдохновение при создании стихов:
Нет, им не суждены краса и просветленье;
Я повторяю их на память в полусне,
Они – минуты праздного томленья,
Перегоревшие на медленном огне.
Но все мне дорого – туман их появленья,
Их нарастание в тревожной тишине,
Без плана, вспышками идущее сцепленье:
Мое мучение и мой восторг оне.
Кто знает, сколько раз без этого запоя,
Труда кошмарного над грудою листов,
Я духом пасть, увы! я плакать был готов,
Среди неравного изнемогая боя;
Но я люблю стихи – и чувства нет святей:
Так любит только мать, и лишь больных детей.
Перед нами – осмысление того, как рождается произведение. Но раздумье столь глубоко, что воистину исполнено трепетных эмоций. Передать их оттенки и помогают “прозаические” ассоциации творческого волнения с “перегоревшим на медленном огне”, “праздным томлением”, с “трудом кошмарным над грудою листов”.

В другом стихотворении – с обреченной на пение шарманкой.
“Овеществление” или даже “олицетворение” утонченных душевных состояний сообщает им самостоятельную силу, овладевающую человеком. Созерцание, скажем, плавных облаков по контрасту обостряет горькие предугадания, будто навеянные кем-то извне:
А к утру кто-то нам, развеяв молча сны,
Напомнил шепотом, что мы обречены.

Реально не расчленимое поэт как бы разделяет на составные элементы, чтобы воспроизвести сложный духовный процесс. Например, противопоставлены функции мышления и речи.
У раздумий беззвучны слова,
Как искать их люблю в тишине я!
Анненский нес в себе трагические мироощущения, зыбкость, раздвоенность внутреннего состояния личности. Но страдальческим переживаниям находил соответствие в гармоническом царстве природы. Так выражено очень важное для Анненского стремление понять себя как часть громадного целого, всеединства. Поэтому оригинальные поэтические ассоциации приобретают в его стихах глубокий философский подтекст.

Слезы – “сами звезды, но уставшие гореть”, буран – “меж небом и землей протянутые струны”.
А творчество слилось с таинствами вселенной и как бы подсказано ими. Никто не смог бы сказать о своем стихе так, как сказал Анненский о нем – даре самой природы:
Я не знаю, кто он, чей он.
Знаю только, что не мой, –
Ночью был он мне навеян,
Солнцем будет взят домой.
Ахматовой поистине было родным ощущение ускользающего мига и нетленного, дарованного свыше творчества, а также, по Анненскому, “полусвета – полутьмы”, “недосказанность песни и муки”. Мастерство предметных ассоциаций, “вещных” красок во имя смелого вторжения в “сокрытые” сферы живой жизни было развито Гумилевым и его современниками. Анненский проложил новое русло в отечественной поэзии.