Беседа Чичикова с Маниловым (Анализ эпизода II главы первого тома поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души”)
Приступая к работе над поэмой “Мертвые души”, Гоголь ставил перед собой цель “показать хотя с одного боку всю Русь”. Поэма построена на основе сюжета о похождениях Чичикова – чиновника, скупающего “мертвые души”. Такая композиция позволила автору рассказать о разных помещиках и их деревнях, которые посещает Чичиков с целью совершить свою сделку.
По словам Гоголя, перед нами следуют герои, “один пошлее другого”. С каждым из помещиков мы знакомимся только в течение того времени (как правило, не более одного дня), которое
Очень важная роль отводится при этом Чичикову. Авантюрист-мошенник для достижения своей цели – покупки “мертвых душ” – не может ограничиваться поверхностным взглядом на людей: ему надо знать все тонкости психологического облика того помещика, с которым предстоит заключить весьма странную сделку. Ведь дать
В каждом случае они будут разными, поскольку различны люди, с которыми Чичикову приходится иметь дело. И в каждой главе сам Чичиков несколько меняется, стараясь чем-то походить на данного помещика: по манере поведения, речи, высказываемым представлениям. Это верный способ расположить к себе человека, заставить пойти его не только на странную, но, по сути, преступную сделку, а значит, стать соучастником преступления.
Вот почему так старается Чичиков скрыть свои истинные мотивы, предоставив каждому из помещиков в качестве объяснения причин своего интереса к “мертвым душам” то, что именно этому человеку может быть понятнее всего.
Таким образом, Чичиков в поэме не просто аферист, его роль важнее: он необходим автору как мощный инструмент для того, чтобы испытать других персонажей, показать их скрытую от посторонних глаз сущность, раскрыть их главные черты. Именно это мы видим в главе 2, посвященной посещению Чичиковым деревни Манилова. В основе изображения всех помещиков – один и тот же микросюжет.
Его “пружина” – действия Чичикова, покупателя “мертвых душ”. Непременными участниками каждого из пяти таких микросюжетов являются два персонажа: Чичиков и помещик, к которому он приезжает, в данном случае это Чичиков и Манилов.
В каждой из пяти глав, посвященных помещикам, автор строит рассказ как последовательную смену эпизодов: въезд в усадьбу, встреча, угощение, предложение Чичикова продать ему “мертвые души”, отъезд. Это не обычные сюжетные эпизоды: не сами события представляют интерес для автора, а возможность показать тот предметный мир, окружающий помещиков, в котором наиболее полно отражается личность каждого из них; не только дать сведения о содержании разговора Чичикова и помещика, а показать в манере общения каждого из героев то, что несет в себе черты как типические, так и индивидуальные.
Сцена купли-продажи “мертвых душ”, которую я буду анализировать, в главах о каждом из помещиков занимает центральное место. До нее читатель уже может вместе с Чичиковым составить определенное представление о том помещике, с которым ведет беседу мошенник. Именно на основе этого впечатления Чичиков и строит разговор о “мертвых душах”.
А потому успех его целиком зависит о того, насколько верно и полно ему, а значит, и читателям, удалось понять этот человеческий тип с его индивидуальными особенностями.
Что же нам удается узнать о Манилове до того, как Чичиков приступает к самому для него главному – беседе о “мертвых душах”?
Глава о Манилове начинается с описания его усадьбы. Пейзаж выдержан в сероголубых тонах и все, даже серый денек, когда Чичиков посещает Манилова, настраивает нас на встречу с очень скучным – “серым” – человеком: “деревня Манилова немногих могла заманить”. О самом Манилове Гоголь пишет так: “Он был человек так себе, ни то ни се; ни в городе Богдан, ни в селе Селифан”.
Здесь использован целый ряд фразеологизмов, как бы нанизанных друг на друга, которые все вместе позволяют нам сделать вывод о том, насколько в действительности пуст внутренний мир Манилова, лишенного, как говорит автор, какого-то внутреннего “задора”.
Об этом же свидетельствует и портрет помещика. Манилов поначалу кажется приятнейшим человеком: любезным, гостеприимным и в меру бескорыстным. “Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами”. Но автор не зря замечает, что в “приятность” Манилова “чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства”.
Такая слащавость проскальзывает и в его семейных отношениях с женой и детьми. Недаром чуткий Чичиков сразу, настроившись на волну Манилова, начинает восхищаться его миловидной женой и вполне заурядными детьми, “отчасти греческие” имена которых явно выдают претензию отца и его постоянное стремление “работать на зрителя”.
Это же проявляется и во всем остальном. Так, претензия Манилова на изящность и просвещенность и полная ее несостоятельность показана через детали интерьера его комнаты. Здесь стоит прекрасная мебель – и тут же два недоделанных кресла, обтянутых рогожей; щегольской подсвечник – а рядом “какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале”.
Всем читателям “Мертвых душ”, конечно же, памятна и книжка в кабинете Манилова, “заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он читал уже два года”.
Знаменитая вежливость Манилова оказывается тоже только пустой формой без содержания: ведь это качество, которое должно облегчать и делать приятным общение людей, у Манилова перерастает в свою противоположность. Чего только стоит сцена, когда Чичиков несколько минут вынужден стоять перед дверями в гостиную, поскольку он стремится перещеголять хозяина в вежливом обхождении, пропуская вперед, а в результате они оба “вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга”. Так в частном случае реализуется авторское замечание о том, что в первую минуту о Манилове можно только сказать: “Какой приятный и добрый человек!”, затем уже “ничего не скажешь, а в третью скажешь: “Черт знает что такое!” – и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную”.
Зато сам Манилов считает себя человеком культурным, образованным, хорошо воспитанным. Таким представляется ему не только Чичиков, явно всеми силами старающийся угодить вкусам хозяина, но и все окружающие люди. Это очень хорошо видно из разговора с Чичиковым о городских чиновниках.
Оба они наперебой расхваливают их, называя всех прекрасными, “милыми”, “прелюбезными” людьми, нисколько не заботясь о том, соответствует ли это истине. Для Чичикова – это хитрый ход, помогающий расположить к себе Манилова (в главе о Собакевиче он тем же чиновникам будет давать весьма нелестные характеристики, потакая вкусу хозяина). Манилов же вообще представляет отношения между людьми в духе идиллических пасторалей.
Ведь жизнь в его восприятии – полная, совершенная гармония. Вот на этом-то и хочет “сыграть” Чичиков, собираясь заключить с Маниловым свою странную сделку.
Но есть и другие козыри в его колоде, позволяющие с легкостью “обыграть” прекраснодушного помещика. Манилов не просто живет в иллюзорном мире: сам процесс фантазирования доставляет ему истинное удовольствие. Отсюда и его любовь к красивой фразе и вообще к любому роду позирования – именно так, как показано в сцене купли-продажи “мертвых душ”, он и реагирует на предложение Чичикова. Но самое главное то, что кроме пустых мечтаний Манилов ничем заниматься просто не может – ведь нельзя же, в самом деле, считать, что выбивание трубки и выстраивание “красивыми рядками” грудок пепла и есть достойное занятие просвещенного помещика.
Он является сентиментальным фантазером, совершенно не способным при этом к действию. Недаром его фамилия стала нарицательным словом, выражающим соответствующее понятие, – “маниловщина”.
Праздность и безделье вошли в плоть и кровь этого героя и стали неотъемлемой частью его натуры. Сентиментально-идиллические представления о мире, мечты, в которые он погружен большую часть своего времени, приводят к тому, что хозяйство его идет “как-то само собой”, без особого с его стороны участия, и постепенно разваливается. Всем в имении заправляет мошенник-приказчик, а хозяин даже не знает, сколько у него умерло крестьян со времени последней переписи.
Для ответа на этот вопрос Чичикова хозяину имения приходится обратиться к приказчику, но выясняется, что умерших много, но “их никто не считал”. И только по настоятельной просьбе Чичикова приказчику дается распоряжение их перечесть и составить “подробный реестрик”.
Но дальнейший ход приятной беседы повергает Манилова в полное изумление. На вполне закономерный вопрос, зачем посторонний человек так интересуется делами его имения, Манилов получает шокирующий ответ: Чичиков готов купить крестьян, но “не то чтобы совершенно крестьян”, а мертвых! Надо признать, что не только такого непрактичного человека, как Манилова, но и любого другого подобное предложение может обескуражить.
Впрочем, Чичиков, справившись с волнением, тут же уточняет:”Я полагаю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии как живые”.
Это уточнение уже о многом позволяет догадаться. Собакевичу, например, и вовсе не потребовалось никаких объяснений – он сразу схватил суть противозаконной сделки. Но Манилову, ничего не понимающему и в обычных для помещика делах, это ни о чем не говорит, а изумление его переходит все границы:
“Манилов выронил тут же чубук с трубкою на пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут”.
Чичиков выдерживает паузу и начинает наступление. Расчет его точен: хорошо уже поняв, с кем он имеет дело, мошенник знает, что Манилов не допустит, чтобы кто-то подумал, будто он, просвещенный, образованный помещик, не способен уловить суть разговора. Убедившись, что перед ним не сумасшедший, а все тот же “блестяще образованный” человек, каким он почитает Чичикова, хозяин дома хочет “не упасть лицом в грязь”, как говориться.
Но что же можно ответить на такое действительно сумасшедшее предложение?
“Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал, что ему нужно что-то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос – черт его знает”. В конце концов он остается “в своем репертуаре”: “Не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?”- спрашивает он, проявляя показной интерес к государственным делам.
Впрочем, надо сказать, что он вообще единственный из помещиков, который в разговоре с Чичиковым о “мертвых душах” вспоминает о законе и интересах страны. Правда, в его устах эти рассуждения принимают нелепый характер, тем более, что, услышав ответ Чичикова: “О! помилуйте, ничуть”, – Манилов совершенно успокаивается.
Но хитрый расчет Чичикова, основанный на тонком понимании внутренних импульсов поступков собеседника, даже превзошел все ожидания. Манилов, считающий, что единственной формой человеческой связи является чуткая, нежная дружба и сердечная привязанность, не может упустить возможность проявить великодушие и бескорыстие по отношению к новому другу Чичикову. Он готов не продать, а подарить ему столь необычный, но почему-то нужный другу “предмет”.
Такой поворот событий даже для Чичикова оказался неожиданным, и первый раз в течение всей сцены он чуть приоткрыл свое истинное лицо:
“Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых сильных порывах радости”.
Даже Манилов заметил этот порыв и “посмотрел на него в некотором недоумении”. Но Чичиков, тут же спохватываясь, вновь все берет в свои руки: надо всего-навсего выразить как следует свою признательность и благодарность, и хозяин уже “весь смешался, покраснел”, в свою очередь уверяя, что “хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм души”. .Но тут в длинный ряд любезностей врывается диссонирующая нота: оказывается, для него “умершие души в некотором роде совершенная дрянь”.
Недаром Гоголь, человек глубоко и искренне верующий, вкладывает в уста Манилова эту кощунственную фразу. Ведь в лице Манилова мы видим пародию на просвещенного русского помещика, в сознании которого опошляются явления культуры и общечеловеческие ценности. Некоторая внешняя привлекательность его по сравнению с другими помещиками – лишь видимость, мираж.
В душе он так же мертв, как и они.
“Очень не дрянь”, – живо парирует Чичиков, нисколько не смущающийся тем, что собирается нажиться на смерти людей, человеческих бедах и страданиях. Более того, он уже готов расписывать свои беды и страдания, которые якобы претерпел за то, “что соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!” Ну, тут и Чичикова явно занесло, почти как Манилова. О том, за что он действительно испытал “преследования” и как помогал другим, читатель узнает только в последней главе, но уж о совести ему, организатору этой аморальной аферы, говорить явно не пристало.
Но все это нисколько не волнует Манилова. Проводив Чичикова, он вновь предается своему любимому и единственному “делу”: размышлению о “благополучии дружеской жизни”, о том, как “хорошо было бы жить с другом на берегу какой-нибудь реки”. Мечты уносят его все далее и далее от реальной действительности, где свободно разгуливает по России мошенник, который, пользуясь доверчивостью и неразборчивостью в людях, отсутствием желания и способности заниматься делами таких людей, как Манилов, готов обмануть не только их, но и “надуть” государственную казну.
Вся сцена выглядит очень комичной, но это “смех сквозь слезы”. Недаром Гоголь сравнивает Манилова со слишком умным министром:
“…Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела”.
Здесь авторская ирония вторгается в запретную сферу – высшие эшелоны власти. Это могло означать лишь то, что иной министр – олицетворение высшей государственной власти – не так уж и отличается от Манилова и что “маниловщина” – типичное свойство этого мира. Страшно, если разоряющееся под властью нерадивых помещиков сельское хозяйство, основу экономики России XIX века, могут захватить такие нечистые на руку, аморальные дельцы новой эпохи, как “подлец-приобретатель” Чичиков. Но еще хуже, если при попустительстве власти, волнующейся только о внешней форме, о своем реноме, вся власть в стране перейдет к людям, подобным Чичикову.
И это грозное предупреждение Гоголь адресует не только своим современникам, но и нам, людям XXI века. Будем же внимательны к слову писателя и постараемся, не впадая в маниловщину, вовремя заметить и убрать подальше от дел наших сегодняшних Чичиковых
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...