Авторская позиция в повести “Кирджали”

Авторская позиция и проявилась в отборе нужных сведений и событий из реальной биографии Кирджали, и контрастном расположении их в повести. Вначале Пушкин ограничивается констатацией факта: Кирджали – разбойник; Кирджали – не имя, а кличка (“Кирджали на турецком языке значит витязь, удалец”). Эта кличка – для Пушкина пока единственная характеристика: полученное разбойником прозвание передавало важную черту его натуры – удалец, смелый, бесстрашный человек.

Только рассказав об участии Кирджали в боях с турками после бегства

предводителей-аристократов, Пушкин считает возможным дать внешний портрет Кирджали и приоткрыть его духовный мир. Выбирается для этого драматически напряженная (и опять реальная, не выдуманная) ситуация: героя сражения под Скулянами Кирджали русские власти выдают туркам. В данном случае важно и то, что ситуация подлинная, и то, что она игкрывает социальный конфликт Кирджали не только турецкими, но и с русскими властями.

Пушкин записывает объяснение Кирджали с русскими чиновниками – за что его взяли под караул? за что выдают врагам? Да, когда-то он грабил турок и молдаван – и для них он разбойник. Но

после восстания, перейдя к русским, говорил он, “я не тронул ни волоса чужого добра, не обидел и последнего цыгана”. Он все отдал борьбе за свободу – даже последние деньги. “Бог видит, что я, Кирджали, жил подаянием!”

Но к умной речи Кирджали русский чиновник не прислушался. Он выполнял приказ: вывел Кирджали из Гюрьмы для того, чтобы везти его для передачи туркам на мучительную смерть. Вот в этот момент Кирджали и предстает перед читателями в своем истинном качестве героя, сильного, исполненного достоинства человека.

Пушкин сочувственно, с восхищением рисует его портрет. “Ворота отворились, и несколько полицейских офицеров вышли на улицу; за ними двое солдат вывели скованного Кирджали.

Он казался лет тридцати. Черты смуглого лица его были правильны и суровы. Он был высокого росту, широкоплеч, и вообще в нем изображалась необыкновенная физическая сила. Пестрая чалма наискось покрывала его голову, широкий пояс обхватывал тонкую поясницу; долиман из толстого синего сукна, широкие складки рубахи, падающие выше колен, и красивые туфли составляли остальной его наряд.

Вид его был горд и спокоен”.

Отношение Пушкина к Кирджали проявляется с особой наглядностью в контрастной обрисовке его врагов, в частности в тенденциозно сниженном описании одежды и внешнего вида русского чиновника: “Один из чиновников, краснорожий старичок в полинялом мундире, на котором болтались три пуговицы, прищемил оловянными очками багровую шишку, заменявшую у него нос, развернул бумагу и, гнуся, начал читать на молдавском языке”.

После зачтения приговора, который означал для Кирджали смерть, тот обратился к чиновнику и что-то сказал ему на молдавском языке. Читатель не знает содержания просьбы Кирджали, но видит, как заплакал этот гордый человек и повалился в ноги полицейскому офицеру. Слезы Кирджали обнаруживали в нем глубоко чувствующего человека, живущего духовно-напряженной жизнью. И эта догадка подтверждается – молодой чиновник (“человек с умом и сердцем” – это Михаил Иванович Леке), присутствовавший при этой процедуре, спросил полицейского: “Что говорил Кирджали?” Ответ не просто содержит информацию о Кирджали, но прежде всего характеризует убогий душевный мир полицейского. (Опять мы видим все тот же принцип контрастного объединения фактов, событий, описаний.)

” – Он (видите-с) просил меня,- отвечал, смеясь, полицейский,- чтоб я позаботился о его жене и ребенке, которые живут недалече от Килии в болгарской деревне,- он боится, чтоб и они из-за него не пострадали. Народ глупый-с”.

Об отношении Кирджали к семье Пушкину рассказал в 1834 году встреченный в Петербурге М. И. Леке. Этот факт не мог не напомнить поэту аналогичный эпизод с Пугачевым (встреча в Казани с женой и детьми), который и был описан в “Истории Пугачева”. В обоих случаях речь шла не о выдуманных, а о документально подтвержденных случаях.

Реальная история свидетельствовала – борьба за свободу, с ее неизбежной жестокостью к врагам, не ожесточала и не опустошала душу мятежника, не делала его злодеем, но обнажала скрытые резервы личности, способствовала нравственному преображению, делая из темного, неграмотного мужика человека.

Повесть заканчивалась сообщением М. И. Лекса о дальнейшей судьбе Кирджали. Сидя в тюрьме, ожидая казни, Кирджали нашел способ обмануть стражу и совершить дерзкий побег. Пушкин стилистически передает эмоциональное состояние своего героя, сумевшего обрести свободу: “Наконец Кирджали был свободен и вооружен. Что-то должен он был почувствовать!..”

Что было делать Кирджали после побега? Восстание в этом районе было подавлено. Жить покорным рабом он не мог.

И Кирджали вновь стал разбойничать. Но его действия приобрели отчетливо социальный характер – он стал наносить удары по турецким властям и их ставленнику – господарю, жившему в Яссах. “Кирджали ныне разбойничает около Ясс. Недавно писал он господарю, требуя от него пяти тысяч левов, и грозясь, в случае неисправности в платеже, зажечь Яссы и добраться до самого господаря.

Пять тысяч левов были ему доставлены”.

Ясно, если господарь не посмел ослушаться Кирджали, значит, тот действовал не один,- видимо, он возглавил отряд таких же дерзких и храбрых витязей и удальцов, каким был сам. Последняя фраза повести, рассказывающей об успехах свободного Кирджали и о послушном его приказам господаре, содержит прямое обращение автора к читателям – “Каков Кирджали?”. В вопросе чувствуется восхищение автора поведением народного героя.