Анализ стихотворения “Смычок и струны” Анненского И. Ф

По своему мировоззрению и поэтическому стилю Иннокентий Федорович Анненский – символист. Ho символы для него – не средство познания “непознаваемого”, как для большинства других символистов, не брюсовские “ключи тайн”, но особые образы, способные передать психологическое состояние человека.
Стихотворение “Смычок и струны”, по свидетельству мемуаристов, было одним из самых любимых созданий И. Анненского. Будучи по возрасту намного старше других поэтов новых течений, он не любил демонстративных проявлений эмоций и

обычно скрывал свои чувства под маской академической корректности. Однако, принимаясь за чтение “Смычка и струн”, поэт не мог сохранить будничного тона, присущего ему при декламации собственных стихов. “…Надрывным голосом, почти переставая владеть собой, произносил Анненский: “И было мукою для них, что людям музыкой казалось…”, – вспоминал С. Маковский.

Очевидно, цитируемая мемуаристом строчка воспринималась самим автором как эмоциональная кульминация, как смысловое ядро стихотворения.
На фоне поэтической традиции отношения между человеческими переживаниями и внешним миром складываются

в лирике Анненского по-новому. Мир чаще дается не прямыми описаниями, а через его отражения в душе человека. И наоборот: динамика душевных переживаний, “диалектика души” – через окружающий человека предметный мир.

Ho связь между переживанием лирического субъекта и состоянием окружающего мира при этом прямо не декларируется, она улавливается читателем благодаря сложной системе образных ассоциаций и эмоциональных соответствий.
В анализируемом стихотворении в качестве вещных знаков психологических отношений использована вынесенная в заголовок пара “Смычок и струны”. Конкретность, вещественность этих предметов контрастирует с крайней зыбкостью человеческого присутствия. Происходит своеобразная инверсия отношений между субъектом и объектом: психологические качества (способность чувствовать, думать, страдать) переносятся на предметы.

Сигнал этого переворота отношений – метафорическое использование слова “лики” по отношению к скрипке. “Два желтых лика, два унылых” при этом ассоциируются прежде всего с двумя деками скрипки: желтый лак их поверхности тускло отражает свет зажженных свечей.
Однако благодаря импрессионистической, летучей манере “портретирования” однозначной связи между словом “лики” и конкретной деталью не возникает: ассоциативно оно связывается с любыми двумя тянущимися друг к другу существами. Лирический сюжет сосредоточен на двух связанных между собой предметах, но сами предметы истолкованы символически, вовлечены в психологическое движение и потому сигнализируют о мире человеческих отношений. Этому способствует и форма драматического диалога, звучащего в центральной части стихотворения.
“Реплики” этого диалога фонетически и ритмически виртуозно имитируют прикосновение смычка к струнам. Особенно выразительны звуковые повторы в словосочетаниях “нас надо” и “ты та ли, та ли”: словарное значение слов будто растворяется в звуковой имитации игры на скрипке. Неровная, синкопическая пульсация второй и третьей строф как нельзя лучше соответствует возвратно-поступательным движениям смычка и в то же время передает сложный характер отраженных в стихотворении движений души.
Миг переживаемого счастья неотделим от импульса боли, рождаемого сознанием того, что счастье мимолетно. Мгновение гармонии – будто кратковременный мираж на фоне “темного бреда” повседневности. Ho стремление к гармонии неустранимо, даже если оно чревато гибелью, как неустранима роковая связь музыки и муки – таковы смысловые ассоциации, рождаемые движением стиха.

Человек в поэтическом мире Анненского жаждет преодолеть свое одиночество, стремится к слиянию с миром и с родственными ему душами, но вновь и вновь переживает трагические разуверения в возможности счастья.
Раздельность и слитность для Анненского – два нерасторжимых качества существования человека в мире. Если слитность и взаимодействие ассоциируются у него с миром чувств, с музыкой, со спасительной темнотой неведения, то оборотная сторона медали – раздельность, разъединение – неминуемо сопровождают мир рационального знания, жизненного опыта, дневного ясного видения. Раздельность и слитность становятся двумя внутренними мотивами стихотворения.

Момент предельного напряжения между ними приходится на последние два стиха четвертой строфы, которые связаны между собой контрастной парой утвердительного “да” и противительного “но”.
Самая яркая сторона формы “Смычка и струн” – его фонетическая организация. Первостепенная роль в звуковом ансамбле стихотворения принадлежит гласным о и у (ударным в словах заголовка). Характерно, что логические акценты в первой строфе приходятся именно на те слова, в которых ударными гласными попеременно оказываются эти два звука (“тяжелый, темный”, “мутно-лунны”, “столько”, “струны”). Ассонансы на о и у прочерчивают сквозной звуковой узор всего стихотворения и создают ощущение мучительно рождающейся гармонии.

Итоговое сопряжение слов “музыка” и “мука” производит впечатление траурного контраста, поддержанного в финальной строфе семантикой слов “свечи” и “черный бархат”.
Разнозвучие звуков о и у, получивших статус двух неслиянных голосов, тем выразительнее, что логика лирического сюжета заставляет взаимодействовать “носителей” этих голосов – смычок и струны. Предметная семантика резко противоречит фонетике. В то время как логика ситуации напоминает о том, что обязательным условием звучания является взаимодействие, слияние, – фонетическое несходство двух голосов будто противится этой логике. Реальный эпизод игры на скрипке (точнее, его звуковая имитация) в третьей и четвертой строфах отмечен новой, нейтральной по отношению к взаимодействующим голосам оркестровкой: наиболее ответственные слова связаны ассонансом на а и аллитерацией на т и л (“ты та ли, та ли”, “ластились”, “ластясь, трепетали”).

Это и есть краткий миг мечты, мимолетного миража, разрушаемого вернувшимся сознанием: понимание восстанавливает разнозвучие.
Возвращение к исходной ситуации одиночества, раздельности подчеркнуто в тексте стихотворения чередой многоточий. Сигнализируемые ими паузы готовят к финальной картине рассветной тишины.
Итак, символы в поэзии Анненского улавливают и образно закрепляют соответствия между жизнью души и ее природно-бытовым окружением. Поэтому взгляд поэта устремлен не в заоблачные дали, но направлен на земное существование человека. Вяч.

Иванов называл символизм Анненского “земным” или “ассоциативным”. Новизна поэтического стиля Анненского, сказавшаяся прежде всего в “заземлении” символистских абстракций, замене отвлеченных понятий их вещными эквивалентами, придании символу качеств предметного слова, – эта новизна обусловила промежуточное положение поэта между поколениями символистов и акмеистов. В поэзии серебряного века Анненский сыграл роль посредника между символизмом и постсимволистскими течениями (его наследие стало одним из источников поэтических стилей А. Ахматовой, О. Мандельштама, В. Маяковского).