Анализ стихотворения Лермонтова. Часть 6. (Лермонтов М. Ю.)
(“Смотрите, как летит, отвагою пылая…”) .- Стихи к рисунку, изображающему скачущего на коне полковника лейб-гвардии Гусарского полка (с 1837 г.) Николая Ивановича Бухарова (1799-1862), однополчанина Лермонтова. Рисунок сделан гусаром А. Н. Долгоруким. Под рисунком – авторизованная копия стихотворения Лермонтова, подпись поэта и написанная им дата.
И. Бухарову> (“Мы ждем тебя, спеши, Буха-ров…”) .- Написано, по-видимому, одновременно с четверостишием “”, также относящимся к Бухарову и датированным Лермонтовым 1838 г. Столетья прошлого
(“Слепец, страданьем вдохновенный…”) .- Обращено к Анне Григорьевне Хомутовой (1784-1856), сестре генерала Михаила Григорьевича Хомутова (1795-1864), командира лейб-гвардии Гродненского полка. Стихотворение, по-видимому, относится ко времени службы Лермонтова в гродненских гусарах (1838 г.). Слепец, страданьем вдохновенный, Вам строки чудные писал…- Поэт Иван Иванович Козлов, двоюродный брат А. Г. Хомутовой, горячо ее любивший, посвятил Хомутовой стихи “Другу весны моей после долгой, долгой разлуки”,
И я, поверенный случайный Надежд и дум его живых…- Лермонтов часто бывал у Хомутовых. В одно из таких посещений Анна Григорьевна показала поэту посвященные ей стихи Козлова. Глубоко тронутый ими Лермонтов попросил разрешения взять рукопись й вскоре вернул ее вместе со своим стихотворением.
Вид гор из степей Козлова.- Вольный перевод одноименного стихотворения А. Мицкевича из цикла “Крымские сонеты” (1825). К творчеству Мицкевича Лермонтов больше не обращался. Написано в период службы Лермонтова в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку по подстрочнику, сделанному однополчанином поэта корнетом Николаем Александровичем Краснокутским (1819-1891). Другим источником для Лермонтова послужил перевод стихотворения, выполненный в 1828 г. И. И. Козловым; Лермонтов взял за образец его размер и строфику и даже повторил некоторые неточности, в том числе неверный перевод польского “1ипа” (зарево) как “луна”.
Козлов (Гезлев)-старинное название Евпатории. Застывших волн… твердыни – Крымские горы; самая высокая их точка – Чатырдаг. Иль дивы, словом роковым, Стеной умели так высоко Громады скал нагромоздить…-В польском тексте самим Мицкевичем сделано примечание, разъясняющее значение слова “Diwy” – “злые гении, некогда царствовавшие на земле, потом изгнанные ангелами и ныне живущие на краю света за горою Каф”.
В переводе Козлова упоминания о “дивах” нет.
Казачья колыбельная песня.- Сохранился список стихотворения, сделанный бабушкой Лермонтова Елизаветой Алексеевной Арсеньевой для А. М. Верещагиной и посланный ей в Штутгарт в письме от 23 ноября 1838 г.-по случаю рождения дочери Верещагиной Елизаветы. По преданию, написано под впечатлением “баюкашной” песни казачки, которую Лермонтов слышал в станице Червленой на Тереке (по другим данным – в станице Ста-ромышастовской па Кубани).
Поэт (“Отделкой золотой блистает мой кинжал…”) .- Твой стих, как божий дух, носился над толпой… Во дни торжеств и бед народных.– Отзвук декабристских представлений о поэте как о народном вожде, пробуждающем в согражданах стремление к свободе.
“Это случилось в последние годы могучего Рима…” .- Незаконченное произведение, стилизованное под раннехристианскую легенду. Написано гекзаметром без цезур – тем же размером, что и повесть в стихах В. А. Жуковского “Ундина”, которая впервые вышла в свет отдельной книгой в 1837 г. (“Ундина, старинная повесть, рассказанная в прозе бароном Ламот Фуке, на русском в стихах В. Жуковским”. СПб., 1837) и в самом начале 1838 г. была подарена автором Лермонтову. Вероятно, в это же время было начато и лермонтовское стихотворение, повторившее стиховую форму “Ундины”.
Царствовал грозный Тиверий и гнал христиан беспощадно.- Лермонтов здесь неточен: во времена императора Тиберия (14-37 гг. н. э.) гонений на христиан еще не было.
“Ребенка милого рожденье…” .- Написано в конце февраля или в марте 1839 г. при известии о рождении сына у Алексея Александровича Лопухина (1813-1872)-друга университетской поры.
(“Ах! Анна Алексевна…”) .- Написано в альбом Анне Алексеевне Олениной (1808-1888), младшей дочери историка, художника, президента Академии художеств А. Н. Оленина, в день ее рождения 11 августа 1839 г.
Не верь себе.- Поэтическая декларация1 Лермонтова, итог его размышлений о судьбах развития современной поэзии, ее общественной значимости, о характере взаимоотношений художника и “толпы”. Непосредственным предшественником Лермонтова в обращении к этим традиционным для русской поэзии темам явился Пушкин. Эпиграф взят из “Пролога” к “Ямбам” О. Барбье.
Первый стих изменен: вместо “Que me font” (“Какое мне дело”) у Лермонтова “Que nous font” (“Какое нам дело”).
(“Любил и я в былые годы…”) .-Обращено к Софье Николаевне Карамзиной (1802-1856), старшей дочери писателя и историка Н. М. Карамзина, хозяйке известного литературного салона, где бывали А. С. Пушкин, Е. А. Баратынский, П. А. Вяземский, А. С. Хомяков, Е. П. Ростопчина и др. Карамзина была дружна с Лермонтовым, его поэтический талант сравнивала с “блестящей звездой”, которая “восходит на нашем ныне столь бледном литературном небосклоне”. 26 июня 1839 г. Лермонтов написал в альбом С. Н. Карамзиной стихи.
Хозяйке альбома они не понравились; об этом известно из письма Карамзиной к ее сестре Екатерине Николаевне Мещерской (1806-1867): “Я давно уже дала ему (Лермонтову.-И. Ч.) свой альбом, чтобы он в него написал. Вчера он мне объявляет, “что когда все разойдутся, я что-то прочту и скажу ему доброе слово”. Я догадываюсь, что речь идет о моем альбоме,- и в самом деле, когда все разъехались, он мне его вручает с просьбой прочесть вслух и, если стихи мне не понравятся, порвать их, и он тогда напишет мне другие.
Он не мог бы угадать вернее! Эти стихи, слабые и попросту скверные, написанные на последней странице, были ужасающе банальны: “он-де не осмеливается писать там, где оставили свои имена столько знаменитых людей, с большинством из которых он не знаком; что среди них он чувствует себя как неловкий дебютант, который входит в гостиную, где оказывается не в курсе идей и разговоров, но он улыбается шуткам, делая вид, что понимает их, и наконец, смущенный и сбитый с толку, с грустью забивается в укромный уголок” – и это все”. “Я,-продолжает С. Н. Карамзина – вырвала листок и, разорвав его на мелкие кусочки, бросила на пол. Он их подобрал и сжег над свечой…
Он попросил обратно у меня альбом, чтобы написать что-нибудь другое, так как теперь задета его честь”. Альбом Карамзиной не сохранился, однако в свое время он был изучен Б. Л. Модзалевским; Модзалевский обнаружил в альбоме только одно стихотворение Лермонтова; это и был публикуемый в настоящем томе текст: по-видимому, именно он был написан Лермонтовым взамен уничтоженного.
…Смирновой штучку, фарсу Саши И Ишки Мятлева стихи…- Упомянуты А. О. Смирнова (о ней см. в примечании к стихотворению “А. О. Смирновой” на с. 688, Александр Николаевич Карамзин (1815-1888), сын Н. М. Карамзина от второго брака, И поэт Иван Петрович Мятлев (1796-1844).
Три пальмы.-Соотносится с IX “подражанием Корану” А. С. Пушкина (“И путник усталый на бога роптал.,.”) – по линии сюжета, ориентальной окраске, характеру строфики и стиха. Фарис (а р а б с к.) – всадник, наездник.
Молитва (“В минуту жизни трудную…”) .-По свидетельству А. О. Смирновой, написано для княгини Марии Алексеевны Щербатовой (урожд. Штерич; 1820-1879), которой Лермонтов был увлечен в 1839-1841 гг.: “Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи”.
Имя Щербатовой называли к связи с разговорами о дуэли Лермонтова с Эрнестом де Барантом (1818-1859), атташе французского посольства, сыном французского посла А. Г. П. Баранта.
Дары Терека.- Навеяно гребенским казачьим фольклором, сказами и народными песнями о Тереке.
Памяти А, И. Одоевского.-Обращено к Александру Ивановичу Одоевскому (1802-1839), поэту-декабристу, близкому другу Лермонтова. После десяти лет сибирской каторги и ссылки Одоевский был переведен на Кавказ в Нижегородский драгунский полк, где служил Лермонтов. Знакомство Одоевского с Лермонтовым относится либо к 8-10 октября 1837 г. (в Ставрополе), либо к ноябрю того же года (в Грузии).
Стихотворение написано в связи со смертью Одоевского, умершего от лихорадки 15 августа 1839 г. Я знал его: мы странствовали с ним В горах востока…- Существует версия о совместной поездке Лермонтова и Одоевского по Кавказу. Он был рожден для них, для тех надежд… И свет не пощадил – и бог не спас! – Повторение с изменениями второй строфы “Когда твой друг с пророческой тоскою” и начала стихотворения “Он был рожден для счастья, для надежд”.
В строфах 3-5 – текстуальные совпадения с поэмой “Сашка”.
(“Графиня Эмилия…”) .-Обращено к известной своей красотой графине Эмилии Карловне Мусиной-Пушкиной (урожд. Шернваль; 1810-1840).
“Как часто, пестрою толпою окружен…” .- Написано под впечатлением новогодних празднеств под новый 1840 год. На одном из балов в Дворянском собрании Лермонтова видел Тургенев. Рассказ об этой встрече вошел в “Литературные и житейские воспоминания”: “На бале Дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза.
Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества. Быть может, ему приходили в голову те стихи:
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки… и т. д.”
“Посреди небесных тел…” .- Поэтическая шутка, вписанная 16 мая 1840 г. в альбом поэтессы и переводчицы Каролины Карловны Павловой (урожд. Яниш; 1807-1893). Лермонтов посещал салон Павловой в мае 1840 г., задержавшись в Москве по дороге на Кавказ.
(“На светские цепи…”) .- Обращено к М. А. Щербатовой (о ней см. примечание к стихотворению “Молитва” (“В минуту жизни трудную…”). Но юга родного На ней сохранилась примета…- М. А. Щербатова была украинкой по происхождению. Импульсом к созданию стихотворения, возможно, послужило напечатанное в 1839 г. в “Отечественных записках” стихотворение Е. П. Гребенки “Признание”: Украина изображается в нем в аллегорическом образе женщины.
“Есть речи – значенье…” .-Стихотворение известно в трех редакциях. Первый вариант записан 4 сентября 1839 г. в альбом Марии Арсеньевны Бартеневой (1816-1870), фрейлины, сестры П. А. Бартеневой (о П. А. Бартеневой см. в примечании к стихотворению “Слышу ли голос твой…” на с. 680), знакомой М. Ю. Лермонтова. В альбомной редакции после 8-го стиха следовали строфы:
Надежды в них дышут,
И жизнь в них играет…
Их многие слышут,
Один понимает.
Лишь сердце родного
Коснутся в день муки
Волшебного слова
Целебные звуки;
Душа их с моленьем,
Как ангела, встретит,
И долгим биеньем
Им сердце ответит.
Вторая редакция была напечатана в журнале “Отечественные записки” (1841, № 1). Стихотворение Лермонтов сам передал редактору А. А. Краевскому, приехав из Царского Села в Петербург. Текст третьей редакции, под заглавием “Волшебные звуки”, известен по публикации в литературном сборнике “Вчера и сегодня” (кн. 2, СПб., 1846).
Первые две строфы совпадали с текстом первой публикации (кроме 6-го стиха, который был дан по альбомной записи). В дальнейшем тексте соединились строфы первой и второй редакций:
Их кратким приветом,
Едва он домчится,
Как божпим светом
Душа озарится.
Средь шума мирского
И где я ни буду,
Я сердцем то слово
Узнаю повсюду;
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.
Надежды в них дышат,
И жизнь в них играет,-
Их многие слышат,
Один понимает.
Лишь сердце родного
Коснутся в дни муки
Волшебного слова
Целебные звуки,
Душа их с моленьем,
Как ангела, встретит,
И долгим биеньем
Им сердце ответит.
…Из пламя и света Рожденное слово.- Эти строки были отмечены Краевским как грамматическая неточность. По воспоминаниям писателя и мемуариста И. И. Панаева (1812-1862), свидетеля разговора Лермонтова с Краевским, поэт пытался исправить “маленький грамматический промах, неправильность” в этом стихе (“пламя” вместо “пламени” в родительном падеже), но не нашел соответствующей замены.