Анализ стихотворения Баратынского “Финляндия”

Северный пейзаж, изображенный в произведении 1820 г., был хорошо знаком начинающему автору: с финской землей его связывали пять лет военной карьеры. Стихотворение служит своеобразной отправной точкой, с которой начался путь Баратынского к известности. Лишь несколько лет отделяют его от настоящей популярности и звания мастера элегического жанра.

Зачин обозначает позицию “певца”: романтический герой находится среди высоких скал. С почтением обращаясь к последним, он оперирует возвышенной лексикой. Сравнение с богатырями, охраняющими

“ледяной венец” планеты, дополняется эпитетами “вековые” и “миру современные”.

Видя в “гранитах” и “громадах” пример постоянства, лирический субъект клянется в неизменности, твердости своих убеждений.

Еще одна пейзажная доминанта, пленяющая восторженного созерцателя суровой красотой, – “необъятные воды”, на горизонте слившиеся с небом. В морской глади видна кромка дремучего леса. Образ последнего представлен ярким олицетворением: густой бор не только сходит к воде, но и смотрится в собственное отражение.

Постепенно наступает вечер, и перед читателем появляется

величественная панорама ясного неба. Метафора уподобляет “алмазные звезды” хору, который получает определение “ненужный”: короткая летняя ночь светла и прекрасна, она не нуждается в дополнительных декорациях.

Размышления лирического субъекта вызывают к жизни новую тему – мифологическую, причем эпизоды народного эпоса трактуются как фрагменты героической истории северной земли. Обращаясь к персонажам скандинавских саг, автор следует традициям, которые были заложены старшими собратьями по перу. В произведении Батюшкова “На развалинах замка в Швеции” в воображении задумчивого романтика возникает развернутая картина “угрюмой древности”.

Она иллюстрирует эпизоды из жизни сильных и храбрых воинов, грозы галльских племен.

Разрабатывая намеченные ранее элегические мотивы, Баратынский подчеркивает “глубокую тишину” забвения, организующую пустынную природную зарисовку. Пытаясь отыскать следы ушедших “полночных героев”, лирическое “я” находит в облаках отражение их сумрачных лиц. Обобщая свой опыт, романтик провозглашает безусловное господство “закона уничтоженья” – безжалостного, неизбежного, но “обетованного”, способного примирить с действительностью, укротить гордыню.

Грядущая безвестность не угнетает поэта: в финале он говорит о ценности настоящего мгновения и скромных радостях, которые оно приносит.