Анализ стихотворения А. Т. Твардовского “Я знаю, никакой моей вины…”

Основную жанровую форму реалистической лирики следует определить как медитативный “отрывок”.
Реалистическая медитация подобна короткой, спонтанной записи в дневнике, но такой записи, в которой подводятся предварительные итоги. Заведомые ответы отвергаются. Скорее всего, они только ищутся в состоянии душевного беспокойства. И в этом еще одно объяснение тому, отчего вечные темы столетиями “остаются неизменно актуальными”.

Поэт пытается разрешить сомнения через постижение законов родового существования, но полнота ощущения

жизни и противоречивость текущего процесса переживания подрывают вероятность ответов четких и окончательных.
Это подтверждает, кстати, и творческая история стихотворения “Я знаю, никакой моей вины…”. В первоначальных редакциях и даже в машинописном тексте 12-го номера журнала “Новый мир” за 1966 год, куда оно предназначалось, последние строчки выглядели так:
Речь не о том, но все же. Что же – все же?
He знаю. Только знаю, в дни войны
На жизнь и смерть у всех права равны.
Последнее многоточие – не просто знак, но признак. Признак жанровый, поскольку это многоточие – сюжетное. Отрывочность, незаконченность поздних медитаций Твардовского мотивированы тем, что в них фиксируются мгновения продолжающейся жизни.
Безысходную невыразимость порождает в стихотворении А. Твардовского сокровенное, горькое и неизбывное чувство вины, которое совсем не случайно вызвано военными впечатлениями. Подобная нерасторжимая связь наметилась у поэта гораздо раньше – еще в написанной незадолго до Победы главе “Про солдата-сироту” из “Василия Теркина” и, что сейчас особенно важно подчеркнуть, в давних лирических шедеврах: “Две строчки” (1943), “Я убит подо Ржевом” (1945-1946), “В тот день, когда окончилась война” (1948).