Анализ стихотворения А. С. Пушкина “К Языкову” (1824)

Стихотворение Александра Сергеевича Пушкина “К Языкову” написано в 1824 году, когда поэт находился в ссылке в Михайловском. Оно имеет форму дружеского послания и обращено к Языкову Николаю Михайловичу, талантливому поэту, тогда еще – студенту Дерптского университета. В то время Пушкин и Языков еще не были знакомы лично (встретились они только в 1826 году, в Тригорском, у П. А. Осиповой), и обменивались стихотворными посланиями.

Известно, что Языков откликнулся на это обращение, написав стихотворение “А. С. Пушкину” (“Не вовсе

чуя бога света…”), где благодарил “сына музы своенравной” за благословление и внимание – ведь обращение первого поэта России были для него напутствием и воодушевлением к творчеству.
Данное же стихотворение – послание к Языкову – отражение мыслей Пушкина и его воззрений на тот момент. Произведение можно условно разделись на шесть частей. В первой поэт утверждает, что он близок Языкову по духу творчества, что стихотворцы, “друг другу чуждые по судьбе”, – родственны по природе своего вдохновения. Это вдохновение тонко описано Пушкиным, он понимает всю глубину поэтических настроений, и пишет: “Они [поэты] жрецы единых муз, Единый пламень их волнует…”.

Поэт полностью предан служению музам, и даже клянется именем римского поэта: “Клянусь Овидиевой тенью…”.
Во второй части говорится о том, что поэт пришел бы сам в Дерпт (“Давно б на Дерптскую дорогу Я вышел утренней порой…”), чтобы навестить Языкова ради “вольно-вдохновленной” беседы с единомышленником. Мысль следующей части – невозможность этой поездки (Пушкин все-таки находился в ссылке): “Но злобно мной играет счастье”, в данной цитате счастье употреблено в значении “судьба”, в частном случае – “самовластье”; далее мысль логично продолжается: “В деревне… Я жду тебя…”.

В этой же четвертой части мы находим напоминание о предке Александра Сергеевича, его прадеде Абраме Петровиче Ганнибале. Пятая часть – своеобразное мечтание о том великолепном случае, когда друзья, связанные общей идеей, общей музой, собрались бы вместе: Языков, Дельвиг, Л. С. Пушкин…, шестая – также мечтание:
Вниманье дружное преклоним
Ко звону рюмок и стихов,
И скуку зимних вечеров
Вином и песнями прогоним.
Каждая из частей состоит (примерно; четких разграничений нет) из двух четверостиший. Строф этих, соответственно, в стихотворении двенадцать, однако восьмая строфа образована пятистишием с рифмой aabbb. Во второй, девятой и двенадцатой рифма кольцевая, в остальных – перекрестная.
Стихотворение пронизано чувствами самыми теплыми. Оно похоже на торопливое, но бурное дружеское приветствие, и подобный эффект достигнут при помощи ямба, делающего ритм стихотворения быстрее, и подчеркнут такими мелочами, как быстрая клятва, живой ход мысли (к примеру, отступление о прадеде). Своеобразная форма послания, цель которой – изложить мысли, облечена в образность; она выразительнее, чем если бы это было письмо в прозе.

Эпитеты, точные, яркие, отображают суть происходившего в жизни поэта: дни – “закованные”, Михайловское – “изгнанья темный уголок”, юность – “разгульная”, беседа с единомышленниками – “вольно-вдохновенная”. А вечера с друзьями – всегда живые и веселые, и это подчеркнуто поставленными рядом вином и песнями (или рюмками и стихами).
Все эти стихотворения – шедевры русской литературы. И послания эти – уже не послания. Они – запечатленная пером история, запечатленная мысль и жизнь поэта.

А поэт, как ему присуще, неважно, увлечен ли он реализмом или романтизмом, темой ли дружбы или свободы, видит мир таким, какой он есть, и, даже если заблуждается, бессознательно переносит на бумагу истину, – таково свойство его поэтического дара.