Анализ “Путешествия из Петербурга в Москву”

Россия XVIII столетия не знала философа, равного Радищеву по обширности и глубине ума. С последовательностью и разносторонностью ученого он рассмотрел и подверг уничтожающей критике в “Путешествии…” всю самодержавно-крепостническую общественную систему, несущую народу горе.
“Путешествие…”, всеобъемлющее по охвату фактов русской жизни, явилось как бы кодексом критических антимонархических и антикрепостнических высказываний. С присуще ему аналитической глубиной Радищев осветил связь таких явлений, как падение нравственности

народа и разврат верхов (“нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата достает и до деревень”), как взаимная зависимость самодержавия и церкви. Он сказал, что узники неволи, власть и острие в руках имеющие”, могут быть “наияростнейшими проповедниками ее”, что цензура, останавливая шествие мысли, лишает печать ее функции оздоровителя общества.

С особенной силой и страстью звучит обличающий голос писателя в главе “Спасская Полесть”, где языком прозрачного иносказания нарисовано государство и двор Екатерины II, где царь предстает в одеждах, намокших от крови и слез народных,

“первейшим в обществе убийцей, первейшим предателем”, “ханжою и пагубным комедиантом”.
Наблюдая вакханалию угнетения крестьянства, видя моральную деградацию верхов, Радищев находил опору для оптимистических прогнозов в народе. Мерилом ценности человека становятся в его произведении народные критерии. Не случайно в речи о воспитании юношества, произносимой крестицким дворянином, одним из единомышленников путешественника, выдвигается требование кормиться делом рук своих, что является важнейшей нормой крестьянской морали (“Едрово”). Благородство и красота нравственного и физического облика крестьян, их непрерывный труд на благо общества писатель считает залогом будущего великого национального возрождения.

Растущее в народе чувство протеста заставляло его восклицать: “Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение”. Как далеко шел Радищев в своей ненависти к дворянству, видно из следующего его высказывания: “О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство?

Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую…” Писатель прозревал революцию: “Колокол ударяет, опасность уже вращается над главами нашими. Уже время, вознесши косу, ждет часа удобности…” Оглядываясь на прошлое России и Европы, сравнивая новую историю России, Франции и рабовладельческой Америки, Радищев видел то, чего не видели его современники, – оттого ода “Вольность”, включенная в “Путешествие”, рисовала крушение тронов, возведение царей на плаху, установление республики.
Враг самодержавия, своим “Путешествием” Радищев выступил и против реакционных течений общественной мысли, которые помогали воспитанию человека-“делателя”, отвлекали от социальной борьбы, уводили “в поля бредоумствований” (масонство). Он доказывал, что человек не может быть счастлив, если несчастен мир, обличал трусость зрячих, которая объективно упрочивала власть помещиков-крепостников. Писатель – воплощенная совесть России – видел идеал человека в борце, живущем действительными интересами народа.
Радищев опережал свой век. Книга и имя его озарили перспективу русского освободительного движения на целые десятилетия вперед. Он входит в нашу историю под именем первого русского революционера.

И когда произошла Октябрьская социалистическая революция, в Петрограде под обломками ограды Зимнего дворца, бывшей резиденции царей, рабоче-крестьянская власть поставила свой первый памятник: обращенное к невским далям высеченное из камня лицо пророка революции писателя Александра Николаевича Радищева.